Первую свою кличку он получил ещё в младенческом возрасте и была эта кличка «Жоркиз». «Жоркизом» его прозвали во дворе по аналогии с Мариком Финкелем, у которого, как можно догадаться, кличка была - «Маркиз». Жоркиз и Маркиз с разницей в возрасте в два года в пользу Жоркиза пребывали среди дворового коллектива в уважаемо-презираемом статусе - «жиртрест - промсарделька». Причём, настоящее имя Жоркиза ещё и великолепно рифмовалось со словом «обжора». Смотрим на фотографию Жоркиза тех времён, где он средней весною, стоит у своей Избы (с ударением на «и») - так это деревянное сооружение называли наши соседи, мать Арина Сорокина, Фрузка Хухрикова и другие, так и не вросшие в московскую городскую материю. Одет в прыщавое буклистое пальтецо нараспашку, с голой шеей, почему-то уже в коротких штанах, сморщенных чулках, чуть наклонив получившуюся в фас улыбающуюся голову с чубчиком. Рядом протекает бойкий ручей, в котором стоит одна его нога в незашнурованном ботинке. Снимок сделан скорее всего его дядькой Вольфом, который не пропускал ни одного простодушного увлечения молодёжи той поры, как то - фотографию, велосипед, радиодело, походы и всё остальное, кроме музыки в смысле игры на музыкальных инструментах. Позже, когда дядька Вольф переехал к жене на Вторую Тверскую - Ямскую, Жоркизу достались остатки его вещей в выдвижном ящике письменного стола. Роясь там, Жоркиз нашёл и бачки для проявки, и трофейные пачки засвеченной фотобумаги, и – ещё, наверное, довоенные - специфически вонючие проявитель и фиксаж, сломанные перочинные ножи, редкозубые расчёски, и, в том числе, общую тетрадку с аккуратно переписанными песнями про походы, любовь, Родину. Там же лежали групповые фотографии незнакомых ему людей, сошедшихся на курортах и лыжных вылазках. Дядька, почему-то, всегда оказывался в каких-то малосфокусированных углах этих снимков: в войлочной шляпе и лыжных штанах – в Цхалтубо, опирающийся на палки в вязанной шапочке и тех же лыжных штанах – незнамо где, наверное в зимних Сокольниках, , коренастый, практически всегда без улыбки на толстых губах. За день до дядькиной смерти Жоркиз заехал навестить его. Дядька уже никого не узнавал, но много и очень вежливо улыбался... -Дядь Вов, здравствуй, это я, Жора. - Здравствуйте, очень приятно, что-то я не припомню, где мы с вами встречались. Кажется вы работали во Вниимаше, точно, точно, мы ещё с вами вели разработку изделия эр двенадцать ка шесть, ой, как жалко, что этот проект закрыли, ой, как жалко… Вы сейчас тоже, наверное, на пенсии, а я вот сейчас тоже приболел, но, думаю, на той недельке тоже выберусь на дачу. -Дядь Вов, это я, Жора, племянник твой, Лизин сын. У меня ещё сестра есть. Лариса... - Вот и я вам сказать хотел, что у меня ведь есть племянница, очень хорошая девочка, живёт, между прочим, в Америке. Пишет, что там сейчас страшная жара, а когда я в Америке был, было немного холодновато, был в Чикаго...ещё где-то... Он лежал, одеяло было натянуто под горло, снизу высовывались ноги в сморщенных носках, казалось, под одеялом находится какая-то бесформенная пустота. Его жена, всегда спокойная и рассудительная тётя Фира, покачала головой. - Ну, вот видишь, вчера и внуков не узнал. Боли-то, похоже, уже кончились, а я не пойму, то ли лекарства так действуют, то ли действительно он уже там. Она не плакала. Она в этой жизни уже так много потеряла близких, что мой дядька сейчас был для неё лишь ещё одним поездом, уходящим по расписанию на неведомые разъезды и полустанки. В разные годы от неё ушли: в начале шестидесятых - двадцатилетняя сестра, сгоревшая за месяц от отравления, затем младший брат, погибший в автокатастрофе, и два года назад - единственная дочь скончавшаяся от рака. ... Младшая сестра его матери Галка, любящая до исступления Жоркиза, глядя на фотографию у Избы, обычно говорила: - Берёшь циркуль, вставляешь в нос, обводишь, начиная с макушки, и вся эта любимая морда точно вписывается в круг! Как говорят на Украйне: «Мы любимо опоисты». Но, всё равно, до Марика Финкеля тебе ещё какать и какать, у него-таки щеки из-за спины видать. У жены Жоркиза Людмилы это фото вызывало обычно другую реакцию: - Вот точно, каким ты был на этой фотке, таким и остался, такой же аккуратненький, такой опрятненькимй, и улыбочка всё та же. Правильно мать твоя покойница говорила: Ой, Люся, он такой муд..ло, слава Богу, что хотя бы добрый дурак! По части круглости лица и упитанности тела - что было, то было, но ох, и далеко Жоркизу было до Маркиза! Марик был младшим в семействе Финкелей, состоящем из отца - дяди Бори, держащего магазинчик на Преображенском рынке, тёти Рахили (по-дворовому «Рухцы») и дочерей Розки и Муськи. Кроме старшей вполне средних габаритов Розки, всё семейство Финкелей отличалось могучей еврейской добротой фигуры. Тётя Рухца рассказывала бабушке Жоркиза Берте, с которой она дружила: - Мы пошли все вместе в воскресенье на ВСХВ, мы идём по тротуару, так все уже смотрят не на коров и фонтаны, а таки на нас. Хоть там и было шИроко, но пройти уже во всяком случае по нашей дорожке кому-нибудь было невозможно. А Марочка с Мусенькой как стали кушать сосисочки с франзолькой* (*Французская булочка размером в полбатона), так продавщица, я думаю, план уже сразу сделала. И что бы вы хотели? Эти паршивцы, как пришли домой, сразу же попросили жрать, вэйз мир! Готовила тётя Рухца в кастрюлях детсадовского размера, в помойку не выбрасывалось ничего, а Маркиз после еды выходил во двор ещё и с куском хлеба, пропитанным постным маслом и посыпанным сахарным песочком. Когда же школьности заботной пришла для Марика пора, вот тогда для тёти Рухцы появилась-таки серьёзная проблема! Ведь что придумали, аз’охн’вэй? Сперва строгий регламент допускал ношение мальчиками гимнастёрок, и всё было бы вроде ничего, а вот потом в какую-то минпросветовскую - скорее всего принадлежавшую отставнику - голову пришла мысль о кителях… После примерки кителя третьеклассника Жоркиза, тётя Рухца вздохнула, и задала Ему (не кителю, а тому, чьё имя не следует произносить вслух) вопрос «Вус тисте?*( *Ну и что делать? (евр.))». Была призвана дворовая портниха Лика Пушкова, которая эту проблему оценила просто, сказав «Х…я, Рухса, не ссы. Покупай, сделаем». Лика произвела необходимые обмеры, и на другой день Маркиз уже щеголял в кителе с отложным воротничком, одновременно похожий на Жданова без усов и Иди Амина без орденов. Когда Маркиз возвращался из школы, тётя Рухца обычно встречала его уже на подходе к дому, держа в руках две половины «франзольки» с разрезанными вдоль котлетками, чтобы голодный ребёнок хотя бы смог доползти до обеденного стола. Если не было дождя, вся компания высыпала на двор гулять, одной из их любимых игр были «дочки-матери». Весь смысл игры был в приготовлении к ней: распределение ролей, готовке еды, раскладывании её по тарелкам, обустройстве комнат. На саму драматургию семейной жизни обычно уже не хватало задора, разве что, на телесные наказания кукол или тех, кому выпадала роль отпрысков. Едой были листочки да камешки, травка да стёклышки, играли по очереди у разных Изб. Однажды, когда очередь дошла до финкелевского двора, Муська, оглядев вечно, даже по виду, голодных Надьку Панфёрову и Генку Тененбаума по кличке «Косой», вдруг заявила: - Я щас к мамке схожу, подождите камни собирать. Через пару минут она вышла на крыльцо и объявила: - Пошли по настоящему лопать, только чтоб руки помыли! В зале был накрыт стол, стояли полные тарелки с блистающим подсолнечным маслом винегретом, кружки с компотом из сухофруктов, и лежали крупно нарезанные куски чёрного хлеба. Тётя Рухца объявила: - Так, сколько тут вас штынкеров? Ладно, кому не хватит, дам добавку, кушайте, только не спешите. Жорик, твоя бабушка ругать тебя не будет? О, я-таки знаю, что ты сейчас тут покушаешь, и ещё дома покушаешь, и была бы возможность - и на заводе «Калибр» в столовой ещё бы покушал. Что, какер, мы любимо опоисты? А всё равно до Маркиного твой тухэс не дорастёт! Если Маркиз брал верх весовым совершенством, то Жоркиз занимал среди дворовой общественности заметное место благодаря высокоценимому таланту пересказывать содержание книг и фильмов, и к тому же у них дома был первый во дворе телевизор КВН. Ох, как сладко было стоять Жоркизу посреди ребячьего кольца или сидеть в центре на скамейке, и, ставя на место уж слишком разовопросившихся или разосомневавшихся «фом неверных», в пятый раз пересказывать приключения ширлохомса или дертатьяна – это из книг, и фильменные из «Заставы в горах», «Смелых людей», «Тайны двух океанов», «Платы за страх», «Фанфана-тюльпана»! Может чего и прифантазируешь иной раз, но без «прилгнуть» и ни одна история не говорится. Ох, какие верные слова вложил божественный Николай Васильевич в уста Антон Антоныча Сквозник-Дмухановского! Не с того ли времени у Жоркиза и возникла эта, в сущности невинная манера – нет, не соврать, а вот именно «прифантазировать», как-то обеллетризовать скучную по фабуле действительность? Вот, скажем, его часы. Прошлым летом дочь Маша позвонила ему и объявила: - Папуль, а мы можно с Пашкой тебе на день рождения часы подарим? - У тебя что, склероз уже начался, что-то рановато. Я тебе что ещё зимой говорил? Парфьюмчик недорогой, надо – я денежек добавлю. Правда, я вообще-то рассчитывал на Бугатти-вейерон, но, если ждать нужной комплектации долго, то давай Бентли с витрины. - Па, ты не понял. Я вчера около «Пятёрочки» часы мужские нашла, кто-то потерял, ремёшок что ли сгнил, а может и по пьяни. Пашке не надо, а они хорошие: механика, колёсики видно как ходят, а у нас сейчас, ты знаешь ведь какая напряжёнка с деньгами, для Зойки всё время надо то то, то это. - Я понял, дочуль, конечно давай, спасибо. Ты говори, чего ребёнку надо-то, я тут же дам, только маме не обязательно знать. Машка торжественно вручила ему часы, правда ремешок и оськи Жоркизу пришлось приобретать самостоятельно. Когда он снёс часы мастеру оценить и почистить, тот сказал: - Хороший агрегат, английский, не китайское барахло, такие тысяч двадцать-тридцать новые стоят, не меньше. За границей покупали? - Да нет, зятёк мой с барского плеча отвалил, себе Омегу купил, хочет на Джеймса Бонда походить. - Да…, молодёжь сейчас, кто зять-то? - Бизнес у него, обувкой торгует, а я за ним всё донашиваю. Если по-честному, жоркизов двухметровый зять Пашка занимал хорошую хозяйственную должность в крупной рекламной компании, выпивал, зная край, вырос по службе из водителя-персональщика, был очень уважительный по отношению к тестю и тёще, никогда не отказывался помочь по даче, и, самое главное, до обожания любил внучку Жоркиза Зоеньку. Хорошо зная свою «дщерь», Жоркиз декламировал: - Хоть наш Павел из водил, но дуру нашу победил! *** Вторую кличку он имел очень по времени мало, да и была ли она кличкой? В классе, куда он попал, не было его дворовых друзей, и поэтому имеющаяся кличка «Жоркиз» не была вброшена в обиход, и какое-то время его называли по фамилии «Мовенкер». Но однажды в третьем классе парень по фамилии Аникеев, внимательно посмотрев на него, проорал, предварительно высунув длинный белёсый язык: «Маверкин – жирная книга, Маверкин – жирная книга!». Недолго его так подразнили. Вскоре морфологически верная, но вербально трудно вписываемая в речь кличка была постепенно забыта, наподобие того, как тут же забываются полные имена породистых собак и кошек. Вот, скажем, купили вы ротвейлера, а в паспорте у него записано: «Гельмут Коль фон Дуйсбург цу Менхенгладбах, старший», ну и что? Так звать и будете, гуляя с ним во дворах и постоянно опасаясь течных сучек? Фигушки! Становится в тот же вечер потомок победителя какого-нибудь нью-йоркского Dog Show, купленный по цене автомобиля, «Геликом» или «Коликом», и орёте вы, поминутно опасаясь вляпаться в темноте в какашки его собачьих сородичей: - Колька, сколько раз я тебя просила, паршивца, не подбирать с земли всякую гадость?! Сейчас отхлестаю поводком сволочь такую! Ух, ты мой красавец сладенький, ну иди, иди к мамочке! А тут как раз пришлось по времени классное собрание на тему: «Советский школьник всегда должен говорить правду». Прикреплённая к их классу десятиклассница Ленка Стриганова – рыжая и, к слову сказать, дочь рэсэфэсэровского замминистра культуры - поведала третьеклассникам о трагически-возвышенной жизни и судьбе Павлика Морозова, особенно напирая на правдивость его показаний насчёт папаши-подкулачника, привела также примеры из книг Асеевой и Носова, и потом, оглядев всех и почесав нос, произнесла: - Все поняли, что вы как будущие пионеры всегда должны говорить правду невзирая на лица, самим же будет лучше. Вот, давайте прямо сейчас друг другу в лицо и скажем кто хулиганничает на перемене, списывает, девочек обижает. Вот, давайте прямо с Яши Тихвинского и начнём. Сначала робко, а потом с разгорающимся энтузиазмом ребятня наперебой начала высказывать претензии друг к другу: - А Ковальчук в раздевалке глупости показывал! - А Даидбеков мою тетрадку отнял и не отдавал! - А Левин на доске «жопа» написал! - А мой папка вчера мамку избил… Ленка, прервав поток «правды в глаза», отрезюмировала: - Про это самое на доске не надо, хотя тебе, Левин, должно быть стыдно, и про маму тоже лишнее. - Ну, что у кого ещё что есть? – сказала она устало. Жоркиз во время высказываний одноклассников долго копался в памяти, ища в ней тех, кто его обидел, но таких почему-то не находилось… Вдруг он вспомнил: - А Аникеев меня «жирной книгой» обзывал! Ещё и другие. Ленка внимательно, как в своё время Аникеев, осмотрела его, потом из стороны в сторону покачала головой, неожиданно широко улыбнулась и сказала: - Тебя правильно обзывали, Мавенкер! С тех пор героическая привычка Павлика Морозова говорить правду в глаза навсегда потеряла свой ореол в глазах Жоркиза, как и пионерская, а потом комсомольская, партийная и просто людская необходимость говорить только правду, правду и ничего, кроме правды. Прошло много лет, и однажды во время ужина на кухне он со смешком пересказал эту историю жене Людмиле. Вспомнил он её в тот момент, когда вынимал из морозилки ровный прямоугольный шмат сала с двухмиллиметровой коричневой кожицей. Людмила вдруг внимательно, как когда-то Ленка Стриганова, посмотрела на шмат сала, потом перевела взгляд на Жоркиза и заметила: - Единственный кто, кроме покойной Елизаветы Самойловны, дал тебе когда-либо точную характеристику, был этот, как ты его назвал – Аникин? Очень наблюдательный был ребёнок! Если что и изменилось с тех времён, так это то, что тебя теперь надо называть не «жирная книга», а «толстая и седая книга». Мог, хотя бы и физкультурой заняться, вон тренажёр стоит, пылится, зачем только деньги такие платили, взял бы и минут двадцать покрутил педали, телевизор напротив, крути и смотри своих Сахаровых и Собчаков! Я всё одна, семью тяну, готовлю, убираю, стираю, по магазинам мотаюсь, всё достаю, с ребёнком вожусь, а ты как фон барон, в сортир, и с книжечкой на полчаса! Я, кстати, читала – от этого геморрой развивается. Жоркиз, с губкой стоя у раковины с грязной посудой, привычно молчал, памятуя, что пожары на газопроводе тушат, закрыв с двух сторон краны и дав полностью выгореть оставшемуся в трубе газу. А что! Он ведь по службе был одним из лучших в отрасли специалистов по ремонту импортных газовых турбин, которые крутят газовые же компрессоры, в компетентных кругах имеющие кличку «нагнетатели», а вот нагнетатели и доставляют по трубам наш русский газ в европы назло супостатам, которых народ наш кличет «пиндосами».