Он так долго стоял у окна, каким может быть только само ожидание, погруженное в нетерпение увидеть и объять необъятное. За окном, на сколько хватало глаз, простирался город в своём великолепии ажурности, абстрактности и… абсурдности диковинной архитектуры. Здесь, казалось, были собраны, перемешаны и нанизаны, переплетены и… скомканы, брошены в небеса и распластаны по земле все запредельные, сумасшедшие, дичайшие идеи великих архитекторов всех времён и народов. Кубы, шары, пирамиды, тетрахедроны, окта, доде и икосахедроны, со срезанными или выпиленными из нутра частями, торчащие, или согнутые арками-пружинами, змееподобно расползающиеся во все стороны и даже в тайне не хранящие намёка на смысл всего задуманного и совершённого. Но человек был тем лекалом, под взглядом которого, эта мешанина обретала право на существование, ощущая себя единым целым в большом и малом и обозревал окраины, находясь в эпицентре этого застывшего архитектурного вулкана. Пространство-город, время-город, событие-город и человек, перемещающийся по нему в мгновение времени, не отходя от окна своего первого этажа, этой убогой пятиэтажки, волей провидения, ставшей запретным плодом сна, длинною в жизнь. «Парадоксальная геометрия сна спящего не удивляет»… и… это лишь введение, но стоящий пытается вглядеться не в геометрию, а в сам факт существования мегаполиса, «вычисляя» его вероятность из безвременья, что повисло над ним…