Я развесил консервные банки на ветках уставшей рябины. И бутылки пустые... кой-где есть ещё коньячок... Закурил. Затаился. По пруду гоняет он зыби рябые. На струне сигаретного дыма отвесом "бычок". Посижу. Подожду. Подойдёт. Он всё время нежданно подходит. Треплет волосы, трёт чем-то острым и зябким глаза... И молчит. И молчит. И молчит напролёт уже целые годы... А я чувствую, что... ему хочется что-то сказать. Да бывает он сильным, свирепым, несущим лишь горе живущим, убивающим всё, что встречает на страшном пути. Мы не слышим. А он нам орёт. Но не слышим он нами, орущий. Невозможность услышанным быть может смерть принести. Я надеюсь на то, что он звякнет тихонечко жестью консервной, просвистит что-нибудь на гармошке пустых батарей... Я надеюсь понять, разобраться в словах его сбивчиво-нервных. Может быть он расскажет про тяжесть тоски ноябрей.