"входит Брежнев, сдвинув гневно монархические брови,
говорит, мне внутривенно вводят что-то там коровье,..."
"в этом месте с криком «Ахтунг!» входит фрейлейн или фрау.
Рольф доигрывает Баха, как заканчивает раунд..."
http://grafomanam.net/works/347316
http://grafomanam.net/works/350479
" Входит Пушкин в летном шлеме, в тонких пальцах – папироса."
Иосиф Бродский. Представление
Вдруг все дружно замирают как в финале "Ревизора",
Потому что где-то с краю, открываясь общим взорам,
Входит Кузечка, по виду, человек весьма забавный,
И по бешеным флюидам сразу ясно - это главный.
Как ермолка у еврея шлем танкиста на макушке
(лётный в нужном был размере, но его зажилил Пушкин),
В тонких пальцах самокрутка с ароматным самосадом,
И "по стопейсят" рассудка, как всегда перед парадом.
Из штанин широкозадых, в стиле а ля Маяковский,
Достаёт рулон бумаги - в нём сценарные наброски.
Говорит всем персонажам, что придётся потесниться -
У него полно куража и героев вереница:
В ожидании томится перед выходом на сцену
Ленин - "вечный жид" столицы, набивая себе цену.
Босоногий, но не мальчик, ясный ликом и поляной
Граф, а с ним Омар Хаямчик, в жизнь влюблённый, вусмерть пьяный.
Пётр Великий с евродверью и, застрявшей в ней, Россией,
С ним Распутин (Путин Первый) - неудавшийся мессия.
За кулисами, скучая и понтуясь перед Анкой,
Лихо носится Чапаев, джигитуя на тачанке.
От безделья, отупело, вопрошают всех подряд
Чернышевский:"Что же делать?", Герцен:"Кто же виноват?"
Гамлет в русском переводе произносит: "Быть не быть?",
Но акцент его подводит и выходит "пить не пить?"
От призыва от такого просыпается Есенин -
Безусловный мастер слова и к тому же выпить гений.
Чтоб пробраться к сцене ближе, не словивши от кого-то,
Достоевский, встав на лыжи, снова строит "Идиота".
Шепчет Гоголю Булгаков, выкрав Кузечкин сценарий:
"Нынче рукопись в бумагах жаждет самовозгораний".
Тут Хрущёв, на всё гораздый, начинает вдруг орать,
Что покажет педерастам, всяким, Кузечкину мать!
Слыша "Мать" впадает в стойку буревестник революций -
Алексей Максимыч (Горький) и, без всяких резолюций,
Эту наглую скотину - сценариста, его мать!
Словно жирного пингвина, предлагает заклевать.
Все хватают, что попало, чтобы Кузечке на сцене
Крепко вмазать по сусалам. Впереди всех Авиценна:
Потому как в рифму к "сцене", а ещё - он знает точно
Где сусала и всецело овладел борьбой восточной.
Подбегают, окружают, целят, где-то между глаз.
Тут вдруг Кузечка снимает полевой противогаз.
Раздаются звуки оды, и, назло своим врагам,
Предстаёт отец народов, но не Сталин - Авраам.
Из-за стрёмного базара он стоял в противогазе,
Потому-то не признала ни одна его зараза,
А теперь пушистый Белый, в белом венчике из роз
(Видно руку модельера - это Блок,"Исус Христос").
Тут как будто бес попутал - все бултых - и на колени.
Выясняется попутно, что у всех в корнях евреи.
То ль устав от алкоголя, то ль признав в себе еврея,
Вдруг, икнувши ля бемолем, рядом валится Есенин.
Авраам как честный папа признаёт своё потомство,
Начиная поэтапно вспоминать свои знакомства,
Загибает пальцы долго, и выходит где-то грубо -
В мире все его потомки, даже Адик Шикльгрубер
Что ж, вздыхает он устало: "По пустыням, да по водам
не такие мы бывало вдаль водили хороводы.
Нынче ж в роли режисёра соберу-ка свой народ:
Есть сценарий, есть актёры - впереди большой поход".
И идут двухсложным шагом через ямбы и хореи
По всему земному шару всех народностей евреи:
Наполняя содержаньем формы, ставшие проформой,
И прощаются под ржанье с тем, что прежде было нормой.