В окне – раздетый лес, лишённый языка листвы. В руке – озноб – подачка декабря. В дымке небес сквозит хамелеоном застуженное палевое солнце – звёзд с неба не хватать. И рвутся швы тепла на гребне крон и кровель, хандря от обескровленных ландшафтов. Невнятным ореолом лицо во льдах плывёт, а в унисон – стен гробовые доски, излучины колен, разбитые о пустоту всех линий, грязь фосфорического моря, мельхиор обочин, заболоченных разряженным пространством, лишённым плоти ядовитых трав – тише воды, ниже травы… Центр тяжести души – медвяное вино; акценты на кальян и на шаманство. На авансцене пробирает до костей, аврора спит в мерцанье монитора, и галогенной лампы суррогат – без задних ног на горизонте слепым снимком; пейзаж молчания натянут меж ветвей, клей сна, букет вина под флёром мягкой грусти и уюта, гиперборейский трепет ля-бемоль… В разутый сад, в запруды свиста ветра, в регистры драмы пасторально-бледной, куда меня никто не звал, и где не ждут моих гастролей, я, исповедно, анонимом, сквозь чердак, залезу, и смахну слезу кому-то, кого в помине нет, кого люблю до боли…