На озябшую душу надвинулся зной,
Загудел контрабасом Вивальди,
И закат заказной, окатив желтизной,
Покраснел и истлел на асфальте.
Я не думал, поскольку и думать забыл,
Что на свете есть что-то иное,
Кроме влажных твоих заколдованных крыл,
Ослепивших меня белизною.
Всякий прочий туземец - тяжел, неуклюж,
Непроворен, неладен, неловок.
Ты же будто паришь над поверхностью луж,
В перекрестии чёрных верёвок.
Под чеканною медью тяжёлых волос
Разглядеть не пытался лица я.
Лишь вплетённые блики качнулись вразброс
И во мне отразились, мерцая.
Срок истёк. Невесомые крылья сложив,
Ты взлетела в свои эмпиреи.
И исчезла из мира продаж и нажив,
Планомерности и лотереи.
Безуспешно искал я твоё пальтецо
В муравьином клокочущем улье,
Обернулся к Москве и вгляделся в лицо
Неподъёмной чугунной горгулье.
Затонувший в бессмыслице город-линкор,
Незапамятным рифом распорот.
Он глядит на меня и не видит в упор.
И прекрасно, не видь меня, город.
Здесь я, словно к морлокам забредший элой,
Не дожил бы во тьме до рассвета,
Если город незрячий, холодный и злой
Распознал бы на ощупь поэта.
Я уйду по пунктирам болотных огней,
Пусть иллюзия, тьма и обман там...
И оставлю Москву за расчётами дней
По кремлёвским её прейскурантам.