Новелла
Ой хороша была Таиска: зелёный глаз с искрой, волосы коротко обрезаны, русые, копной стояли, если б не беретка красная. И вся такая ладная – в футболке белой, с черной вертикальной полоской, в юбчонке – клёш, в носочках белых и теннисных туфлях «на резиновом ходу», а на груди, слева – значок комсомольский, как капелька крови с золотинкой. Издаля видать – не мещаночка, не фря на выданье – передовой отряд советской молодежи! И лиха была – везде первая – и в синеблузниках марширует, под вирши пролетарских поэтов, и на митинге в защиту испанских пролетариев « но пасаран» громче всех кричит… А когда со старой церкви, что на церковной горке стояла, решили наконец крест своротить – первая забралась на купол и обвязала центральную перекладину канатом и спустившись вниз, вместе с парнями тянула за этот канат пока крест каслинского литья узорного не качнулся, сначала неохотно, а потом всё сильнее и, наконец, скрипнув, рухнул вниз, кувыркаясь в воздухе, как подстреленный журавль и упав на плиты церковного двора, раскололся на четыре куска…
Правда, батька, Устин Григорьич, узнав об этом подвиге дочки, сопнул, как разъярённый бык, сгрёб ремень сыромятный, на котором правил каждое утро шашку свою казацкую перед бритьём, и долго гонялся по двору за увёртливой Таиской, пытаясь врезать ей по… В общем, по тому месту на которое комсомольцы и несоюзная молодежь уже давненько заглядывались, а когда шустрая «доня», улучив момент выскочила в калитку и лихо улепетнула от отчего дома, устало присел на крылечко хаты, и незаметно перекрестив пузо, пробормотал что-то невразумительное – то ли «Прости, Господи», то ли «Мать твою…»
А Таиску приметили «партейные» начальники, позвали в райком партии и там, прилюдно-принародно предложили ей работать в райкоме комсомола, пока что инструктором организационного отдела, но намекнули – перспектива роста есть, особливо, ежели возьмется всерьёз за борьбу с пережитками – антирелигиозную пропаганду.
И понеслось, поехало! Моталась Таиска… то есть – Таисья Устиновна по району, от села к селу, от одной комсомольской ячейки к другой. Кого надо – раскулачивала, кого надо – расказачивала, а кого и проще того – раскорячивала… А время такое было – лихое. Головы летели, как кочаны капустные – кого за перегиб, кого – за недогиб, кого за правый уклон, кого – за левый…Таисья Устиновна от фарватера не уклонялась, шла, как крейсер – только волны от бушприта в стороны летели. К лету 1941 года стала наша Таиска вторым секретарём райкома комсомола, прошла всевозможные курсы повышения и обучения, да грянул гром, да так грянул, что всем тошно стало… Война…
На фронт Таисью не взяли – взяли первого секретаря Пашку, а Таисью на его место перевели, да только фронт как-то быстро докатился до родного города и разницы особой между фронтом и тылом не было – узенькая полоска между горами и морем бомбилась и обстреливалась с завидным постоянством, но народ жил и под бомбежкой, и под обстрелами, и не просто жил, а боролся за жизнь. И как боролся! Линия обороны проходила по отрогам Главного Кавказского хребта, из всех коммуникаций – лесные волоки да охотничьи тропы, полуторка на горы не залезет, лошадей кормить нечем – в лесу сена не заготовишь. Таисья
предложила создать «дикую дивизию» - реквизировать у местных армян и адыгов их главную тягловую силу – ишаков, скотина неприхотливая, груз возить привычная, в горах- как дома… Сказано – сделано. Собрали серых ушастиков, навьючили и вперед…По началу неплохо получалось, да только недолго. Перебили серых – кто под бомбежку попал, кого шальная пуля свалила, кто с перепугу при обстреле в ущелье свалился… А боезапас пополнять надо, там, на перевалах морская пехота с немцами уже ножами резалась…И тут не оплошала Таисья Устиновна, кинула клич и повела городскую и районную «комсу» в горы – от подножья до хребта протянулись живые нитки. Передавали «по цепочке» цинки с патронами, минометные снаряды, медикаменты, хлеб и воду…
Много ещё было чего в ту войну. Но вот один случай врезался Таисье в память на всю оставшуюся жизнь – в один из многочисленных авианалётов, девчонки из расчета ПВО, зенитчицы, сшибли немца аккурат над той самой горкой, где когда-то стояла церковь с крестом, Тайкой обрушенным. Так вот глядя, как кувыркался сбитый самолет, увидела Таисия вроде бы как крест с купола падает, кувыркается. Тот самый, каслинского кружевного литья… Аж мурашки по спине побежали, а рука непроизвольно вдруг, сложив пальцы щепотью, обмахнула крестным знамением комсомольское тело…
Всему на свете предел есть – закончилась война, Пашка-секретарь вернулся, раненный, но живой. Встретились, как родные, а потом и породнились – вышла Таисья за Пашку замуж, родила ему сына, домишко отцовский потихоньку подлатали… Одно плохо – работать в райкоме мужу и жене нельзя, семейственность разводить.Пошла Таисья на повышение – работала в исполкоме, райкоме партии, даже на целину ездила, правда в командировки. И продолжала бороться с мракобесием – церковную заразу искореняла. Под корень. Да нет-нет и вспоминалось то крестное знамение, под бомбежкой сотворенное…
А потом пришла старость. Пашка помер от фронтовых ран до срока, сын отучился в столице и уехал по распределению искать нефть в Сибири, да там и затерялся – ни письма, ни весточки. Попервах-то скучать некогда было – звали в школы, на встречи ветеранов с молодежью, да потом как-то затихло всё… Раз в год, в день рожденья комсомола, пригласят посидеть в президиуме торжественного собрания, цветов надарят, а потом до следующего года никто и носа не кажет…
А лет десять тому, перед Пасхой, прибирался я на кладбище у деда с бабушкой – оградку подновил, лавочку, столик подкрасил, листья прошлогодние с надгробий смёл и пошел к роднику – руки помыть, воды для цветов набрать… Гляжу – крест стоит. Красавец, кружевного чугунного литья, огромный. Дай, думаю, погляжу, кто сподобился. Пробрался, прочитал на табличке – Таисья Устиновна N. И вязью славянской : «Покойся с миром, раба Божия». Постоял у оградки и пошел себе не оглядываясь –воистину, неисповедимы пути твои, Господи!