Я скользну по канату бескостною пестрой змеей.
Где-то щелкнут затворы и пули отпляшут чечетку,
И опишут кривую, и стянутся мертвой петлей,
Но объять не успеют мою узловатую глотку
Ах, упругое тело гудящей канатной тропы,
Я сбиваюсь со счета и такт безвозвратно утерян.
Подо мною вселенная потной сопящей толпы,
Двухголовый фонарь и отрыжное чрево харчевен.
Я, возможно, и жил ради этих двух сотен шагов,
Каждый шаг ощущая смертельно застывшей утробой.
Этот призрачный лучик, как мост между двух берегов,
Над бурлящею тиною, глиной, тоскою и злобой.
Для чего этот гибельный блюз между двух берегов?
Этот мир равнодушен и слеп, как иссохший колодец.
Я не вождь, не судья, я всего только канатоходец
Мое дело пройти две проклятые сотни шагов.
Подо мною — толпа, разномастной угарной волной.
Им нужны Перемены, Указы Призывы и Казни.
Мне отсюда видней, что у них далеко за спиной —
те же Три Толстяка, только мордами благообразней.
Только в темных очёчках, да китель свободней чуток,
Да извилистей речь, да поменьше подкожного сала.
Я ж на этой тропе подведу предпоследний итог,
И ступлю на карниз, сброшу шляпу и — как не бывало.
Позабудется все — пируэты, огни, виражи...
Но из прорвы людской, из прогорклого, жирного чада
Удивленная девочка, имя которой — Вся Жизнь
Очертила мой путь. Мне спокойно на линии взгляда...