Дом ли выклянчить ныне, каледы?
Понимая дословно молчанье,
Во прощение, во прощанье
Снегопад, поднимающий небо,
Паутинной хрустальною сыпью
Припорошит реки амальгаму.
Снег идёт… и молчания гамму
Повторяет. Заблудший посыльный.
* * *
Новогодние свечи
запалив, как мосты,
мы уйдём. Не сберечь их,
если окна пусты.
Колет холод ухода -
и его не избыть;
будто высохшим всходам
будет ангел трубить.
Нам прощаться не страшно,
мы оставим вдали
позабытые пашни
да во льдах корабли.
Оттого под сурдинку,
посох взяв и суму,
бездорожья былинки,
отбываем во тьму.
Оглянись - что осталось? –
неразменная медь:
детский голос и… - малость -
те, к кому не успеть.
* * *
Река. Пароход. Над широкой рекой
Срастается с ночью ольшаник нагой:
В нависшую тьму провожатый,
Молчит он вослед виновато…
Плывёт пароход; уходящие вспять,
Два берега тают. А нам повторять,
Что нет беспощадней расплаты,
Чем памяти оттиск щербатый.
Лес ломанных вдовьим бессилием фраз
Вздымается к небу, как иконостас.
Не той ли бедой виноваты,
Что молимся вновь на утраты?
Аминь. Нам не вырваться за немоту.
Гудок над водою: уйду я, уйду…
И таем мы в гуле прощальном,
Врастая в сиротский ольшаник.
* * *
Больше не будет немых ответов.
Прожито. Хватит.
Это уходит чужое лето
и не отладит
сбитую музыку, быт и судьбы.
И не утешив,
вновь по кайме золотой на блюде
яблоко брешет.
Вновь повторятся ветра прелюдий
ложью искусной -
так назначают глухие судьи
осень Прокруста.