Люблю холодную воду, чтоб клубилась внизу завитками и шуршала сахарно-дроблёным льдом под кормой. Чтоб баюкала и качала меня тяжёлая тысячетонная масса ледяной морской чёрной воды. Обитые металлом бока дымятся паром от внутренних свистящих котлов, когда их вылизывают холодные пенные языки волн. Внутри, конечно, много перегородок. Благодаря им я остаюсь на плаву. Получаю пробоины и безжалостно отсекаю шевелящихся во мне паникой человечков опускающейся металлической дверью сверху вниз, обрекая на гибель в аду шипящего топлива в огне и бурлящего взреающего льдом потока горько-солёной воды. Натужно качнулся, постоял, выравниваясь, перевёл дух и медленно двинулся дальше. На верхних палубах сияет хрусталь и позолота, там играет пиано и опьянённо журчит кокетливый смех. Почти незаметная плавная качка только успокаивает и баюкает. Смейся, сидя в шезлонге в закатных лучах у капитанской рубки, смотри на ныряющих резвящися чаек и потягивай терпкий джин. В кровавых прохладных мазках шёлковых перьев облаков-фламинго порхают хрусткие едва видимые снежинки. Не поворачивай головы, когда позади тебя по тёплому дереву палубы хищно проползёт чернильная тень нависающего айсберга. Всего-то - я опущу ещё одну перегородку, ты лишь почувствуешь, как слабо дрогнуло внутри, там, далко-далеко внизу под ногами. А голову твою окатит искрящейся радугой снежных призм, освежая и покрывая волосы тонкой вуалью: это от айсберга привет, я вспорол его своим железным боком, качнулся и упрямо иду вперёд. Сейчас во мне слишком много закрытых перегородок, там слишком много братских могил и калечного мяса с калечными душами, и мне слишком трудно держаться на плаву. Палуба покрыта, словно пеплом, порошей снега. Но от этого сумасшедше и щемяще красиво играет лучами на нём солнце.