1826 (Стихи, не вошедшие в рубрики)

Ледяная колючая пена волны
Как гирлянда сосулек под нищенской крышей.
Спят историки, слуги. Охрана не слышит
И возможно признаться, что дни сочтены.

Благодарно ругать окаянную боль,
То кричать, то шептать: «Ну скорей, не тяни же»
А ботфорты вода океанская лижет
И синеет как снег равнодушная соль.

Все замерзло в сугробах, рассыпалось в прах.
Что удача, могущество, признанный гений
В заколдованном царстве иных измерений?
А Европа из страха бросается в страх.

Здесь шатается трон, там рождается трон
И у каждого трона гнездится измена ...
Почему же мне снится Святая Елена
И победный не видится Наполеон?

Все мы бредили нашим великим врагом.
Римский нос, подбородок, обтесанный круто
У себя находили российские Бруты
И решимость, и волю идти напролом –

«Обещайте, друзья: со щитом, на щите -
Все равно! Лучше смерть, чем позорное рабство!»
Как поспешно, бесстыдно сумели сломаться
Эти рыцари вольности. Или не те –

Незнакомые старцы? Измятые лбы,
Безнадежные взгляды, понурые спины.
Где вчера поднимали мечи палладины,
Там сегодня звенят кандалами рабы.

К черту! К черту красивость надуманных слов.
Подарить бы Рылееву пышную строчку.
Острова не по чину. В сырой одиночке
По периметру двадцать треклятых шагов –

Не свершили. Не справились. Не довелось.
Обманулись. Солгали. Просили пощады...
В южном августе нас оглушали цикады
И кружил по перинам своим сенокос.

Были губы послушны, умны, горячи,
Были ступни крестьянки шершавы, колючи.
Мы взбирались вдвоем на душистые кручи.
« Я вернусь... через год.» «Не клянись, замолчи,

Мне довольно, молчи» Прижималась тесней.
Сандрильона жалела беспутного принца.
Промелькнуло однажды: «А если жениться?» ...
-Что, опять на допрос? –Повернуться к стене.

..Лучше клинья, тиски и испанский сапог,
Если б знать, что предатель не выдержал боли!
Бруты, гракхи, периклы сломались в неволе
Без прислуги, без ванны? Достойный итог –

«Буду петь соловьем, буду робок как мышь,
Разрешите служить отреченья примером.»
Лишь недавно – небрежной походкой к барьеру
И небрежным галопом в покорный Париж,

На груди забывая считать ордена,
Не стараясь царям улыбаться любезней ...
На далекой скале скоротечной болезнью
Был в истории мира дописан финал.

Ничего не случится. Сейчас и вовек.
Нас забудут и я от души благодарен.
Вот, испортил девчонку, бессовестный барин.
Может, бегает новый теперь человек

И губу теребит – родовая черта.
Хоть одним бы глазком на минутном свиданьи...
В океане доносов, аду покаяний
Мне осталось одно – немота до креста.

Будут грозные очи впиваться в лицо
И державные руки ложиться на плечи.
Что ж Вы, царь-государь, пожалели картечи?
Не скупитесь, добейте дешевым свинцом.

Преступление, глупость, безумный протест -
Что велите, Жуковский запишет в анналы.
А хотите остроту – на вечер, для бала?
Я ведь Вас предлагал под домашний арест.

© Ольга Шенфельд, 20.08.2013 в 21:55
Свидетельство о публикации № 20082013215507-00342216 на Grafomanam.net
Читателей произведения за все время — 101, полученных рецензий — 0.
Оценка: 5,00 (голосов: 4)