Встречный город (Поэмы и циклы стихов)

(иллюстрация к моим стихам Александры Николаенко)
_________________________________________________
.
.
.
***
У ночи не хватает нот на фугу -
бессонницей приблизилась к лицу
и бросилась по замкнутому кругу –
по транспортному третьему кольцу.

По городу, из города, изломом
изогнутого струнами моста.
Прощалась с этим городом, но словно
держал, не отпуская, нотный стан,

огнями габаритными запутав
и дальними - разнузданно кружа…
Выстраивал по-своему, как будто
по нотам остриём карандаша.

Не вырваться… Бессонными кругами
петляшь, повторяя пару нот,
и главных не хватает в этой гамме,
и круг не разорвать своими… Но...

Скрип гравия, скамейки, пьедесталы,
прохожего усталое лицо...
Московской вечной песней «было-стало»
откроешь вдруг Бульварное кольцо.
___
.
.
***
Бездорожье. Бездорожица.
Дураками путь проложен.
В лужах тучи строят рожицы,
а асфальт пробитый – рожи,

и на все четыре стороны –
перепутица, беспутье.
Перелётный зонтик здорово
головой по ветру крутит,

в небо спицами таращится,
вырывается на волю.
Перебьётся. Переплачется.
Капли - звоном колоколен,

и крутой тропой нехоженой  
дождь слепой ведёт по следу.
Как придётся. Как положено –
до победы беды, беды…
___
.
.
***
Сто трамваев летели куда-то,
собирались троллейбусы в клин,
и подмигивал стайке машин
светофора малиновый запад.

Рыжий город летел на восток,
расправляя безоблачно крылья,
а навстречу прохожие плыли,
обгоняя кленовый листок,
на котором, глаза распахнув,
муравей грыз соломинку лета.

Он считал встречный город приметой -
на удачу, как сны про весну,
и автобус ловил на весу
паутинкой, зевая при этом.
___
.
.
***
Чёрный город глухо ворчит.
Чёрных машин приглушённый кашель.
Страшно, словно где-то в ночи
дверь не закрыли туда, где страшно.

Переулками пережат
дом, потерявшийся в груде прочих.
Лунный луч остриём ножа
чёрные стены начерно точит.

И провалом пятно в ночи -
чёрный кот - тенью призрака ночи…
Страшно так, словно смерть почти
подошла - и страшно смерти хочет.
___
.
.
***
За отголосками трамваев
тянулись в небе облака,
и город, окнами смываем,
по лужам шлёпал кое-как.
И ты, нахохленною птицей,
смотрела хмуро, как в окне
твой старый город - глупым принцем
на белокаменном коне –
въезжает в сомкнутое небо,
пригнувшись ниже воронья.
Он был дороже корки хлеба,
важней ненужного вранья.
Он был смешон непостижимо…
Но ты его любила так,
что он внезапно без ужимок
подал тебе любви пятак,
сверкнув рекламой: "Счастье - возле..." -
и небо молнией раздел.
И задышал тобою воздух
его шербатых мокрых стен.
___
.
.
***
Если окна выходят на запад -
значит, утром не видно рассвета,
и такого накопится за год,
что вовек не обрадует это.

А восточные окна приятней,
но недолго – всего до обеда,
и под вечер припомнится вряд ли –
и рассвет, да и завтрак при этом.

Окна - к югу милы зимней стужей,
если тянет в пампасы и в лето,
но в жару - всех и гаже, и хуже,
хоть конечно, неправильно это.

Только северных окон отрада –
всех верней, как дурная примета.
И хвалить их при этом не надо -  
их любить можно только за это.
___
.
.
***
Лиловая эскадра облаков
на рейде у пролива Лаперуза…
А к нам пристали тучи сухогрузом,
подмокшие у дальних берегов.

А там, конечно, крутится земля –
весёлая, как праздничный фонарик,
а здесь круговорот какой-то хмари –
наверное, так надо скуки для…

И там – не здесь, а здесь - ни то, ни сё,
и жизнь без удивления проходит,
а где-то в море рыжий пароходик
барашки волн упрямые пасёт.

Но если перепутать ночь и день,
и здесь увидеть можно возле дома,
как за морем пылится невесомо
лилово-кучевая дребедень.
___
.
.
***
Жить со счастьем по соседству
на границе сонных улиц,
где бегут трамваи в детство,
чуть от старости сутулясь.
Говорить прохожим:
- Здрасьте, -
и идти неторопливо
в старый сад, где дремлет счастье
на скамеечке под сливой.
На ходу считая мелочь –
двадцать две копейки, хватит –
эскимо купить. И сделать
пояском короче платье.
Отыскать дыру в заборе,
посмотреть – никто не видит –
и в кино пройти. Пусть спорят:
- До шестнадцати не зритель!
Потеснится ряд мальчишек,
после – шёпот, смех, но скоро
вам сердито скажет:
- Тише! –
тётка старая, лет сорок.
А потом – домой, зевая –
скучный день, каких не надо.
И не знать, что так бывает
только там, где счастье рядом.
___
.
.
***
Верхний Город и Немига,
три щербатых колокольни…
Переплетенная книга,
замусоленная в школе.

Старовиленской брусчатка,
трубочист покрыт винилом…
На обложке отпечаток -
промокашка и чернила.

А на Раковской пьют пиво,
а на Яме – смерть и яма…
Кем-то лист оторван криво
про того, кто «мыла раму».

Моет Свислочь пятна лодок...
Речка малых навигаций...
Год издания... Нет года.
Да и знать - "не мае рацый".

*Немига, Старовиленская, Раковская - старые улицы Минска
Яма - место массового расстрела евреев минского гетто
"не мае рацый" - нет резонов (бел.)
___
.
.
***
Сегодня солнце было на обед,
и рыжий клён сиял, как гвоздь в петлице –
гвоздика, то есть. Как не ошибиться,
когда гвоздём стучала гулко птица
по краю крыши – дворнику в ответ.

А дворник мёл уныло старый двор,
сгребая листья, словно бы купюры –
шуршали, то есть, листья... Был он хмурым,
но утешался частым перекуром,
не замечая белый свет в упор.

А белый свет ответно не страдал,
как будто знал, что завтра будет хуже –
дождливо, то есть. Клён утонет в луже,
притихнут птицы, дворник станет нужен,
когда просохнет рыжая вода…

Но это завтра. А сейчас на ужин
подали месяц. То есть, Бог подал.
___

© Анна Галанина, 02.08.2013 в 08:09
Свидетельство о публикации № 02082013080935-00340608 на Grafomanam.net
Читателей произведения за все время — 64, полученных рецензий — 6.
Оценка: 4,93 (голосов: 14)