...А когда я круто помешаным колобком
укатился от мамыпапы - увы, и ах! -
позади меня, неотступно бочком-шажком
баскервильской собакой трусил мой привычный страх.
Страшновато попасть, как в копеечку, в белый свет
с простоватой ряшкой, двуглавому под крыло,
с пресловутым списком взаимных болей, обид и бед,
где смывает строчки спасительный корвалол.
В дефиците пряник, зато в изобильи прекрасный кнут
и свобода выбрать любую из тысячи тысяч плах.
Виноват уж тем, что...(ненужного - зачеркнуть
как судебный казус, свершившийся впопыхах).
Но и я - судил! Так, что мамочка, не горюй.
Персонажем пьесы "Последнее слово П"
Мне прислал Иуда цветы и по воздуху поцелуй.
Мне внимал Спаситель с апостолами в толпе.
"Не убий, не роди, не кради, не желай, не прячь..."
Поросло быльём то, что мОлодцу не в укор.
В ипостаси вечный Судья-Прокурор-Палач.
Есть покруче триада: палач-прокурор-прокурор.
Вот и плачь теперь, как обсниманый крокодил,
нацепив туфтовую пЕревязь, как Портос,
декламируй Гоголя-Бульбу, про "я тебя породил"...
а твоё божество просто хмыкает: "Папочка, досвидос!"
и уходит в молчанку, в туман, вконтакт, в виртуал и в бок -
навсегда, наобум, наощупь, навечно и налегке.
Мой несчастный ёжик, нестриженый колобок
с баскервильским щеночком на тоненьком поводке.