Это было лето правд. Лето смертельно ранящих осколков чужой родной души. Ничего уже не станет таким, каким было, каким должно было бы стать, - ни прошлое, ни настоящее, ни будущее. Это было лето смерти. Лето, когда мертвецы поднимали ещё живые глаза в ещё живое небо, показывались ещё живущим и уходили, - уже навсегда. А Земля оставалась. Не превращалась, нет, - ведь ты всегда знал, что она такой и была, - кладбищем за бесцветной оградой. Это было лето ужаса. Слепого, уничтожающего всё, - даже самого себя, - ужаса. Тихого, безмолвного, безропотного, осиротевшего ужаса, ему негде было существовать. Живое не может существовать в мёртвом, настолько давно умершем, что оно и живым-то никогда не было. Это было лето надежд. Чужих надежд, умерших в тебе, от твоего прикосновения. А ты и не знал об их существовании, пока не оглянулся на разлетающиеся осколки. Они не падают в последнем движении на землю, а повисают в воздухе, чтобы ты натыкался на них, куда бы ни шёл, на кого бы ни смотрел. Это было лето костров. И пекло как в аду где-то так глубоко внутри тебя, что ты оказывался внутри пекла. Боль в бессилии отступала, - её было слишком мало, чтобы... Чтобы. И одиночество выло на луну, познавшее само себя. А седая Смерть сидела рядом, такая смешная и глупая. Обманутая. Ей некуда было приходить, ибо мёртвое не умирает. Это было лето слов. Слов, которых не было. Нет звуков, способных передать эти мысли, и они остались немы. Всё обманутое, всё... Не – потерявшее, а – никогда не имевшее. А жившее этой полной пустотой. Это было лето снов. Снов, влекущих за собой всё равно куда. Там с самого начала всё понарошку, и нет обмана. Но назавтра снова отворачиваешься от стены, ведь ощущающий мёртвое – жив, даже если другой, - такой же живой, как и ты, - проходит мимо твоей могилы...