Он обиделся. Очень обиделся. Семьдесят три года носил, как занозу, обиду на маму. Ну не мог простить – не получалось. Так бывает. Хочется, а не можется.
А всего-то, маленький случай из детства. Наши советский бойцы с победой возвращались домой. Трофеи у некоторых – целый чемодан часов наручных. Вон, как у этого, что в их доме на постой остановился с друзьями – командира Красной армии.
А братья Алешкины старшие, Серега и Борька, один девяти, другой семи лет, втихаря у чемодана угол разломали и одни часы мамке украли.
Когда потерпевший об этом дознался, пистолетом махал, кричал, что убьет выродков. Требовал найти и привести виновника к нему для расправы.
Пацаны попрятались кто-где, только маленький Ленька сидел перед ступеньками в длинной льняной рубашке до колен (штаны роскошью были) и играл щепками.
Вышла мамка на крыльцо – зареванная. Худенькие плечи прячет в старый пуховый платок, хотя на улице жара. Присела перед малышом, к груди прижала, лицо зарыла в рубашонку и шепчет: «Алёшечка, сыночек мой маленький, прости меня грешную, тебя не убьет, пожалеет, а этих – архаровцев точно убьет за часы ничтожные…»
Взяла малыша безпартошного за ручку и повела в дом. Там буйствовал вовсю мужчина в военной форме. Лицо красное, пот течет по вискам, кобура расстегнута, пистолет в руке и он им машет:
– Не позволю ворью малолетнему Родину марать!
– Вот…привела воришку. Простите, товарищ…- молодая женщина со страхом подвела пятилетнего ребенка к военному. Он гневно зыркнул на малыша, немного опешил от возраста похитителя трофея, потом схватил его за руку и вывел на крыльцо.
– Вот видишь, как на свете хорошо жить? – спросил он малыша, показывая залитую солнцем улицу. Тот кивнул в ответ и улыбнулся. – Так вот, чтобы на этой земле жить хорошо было, воровать нельзя!
При этих словах он как-то ловко приподнял ребенка за руку и дал со всей силы пенделя под худенький голый задок. Алешка полетел со ступенек и плюхнулся на живот. Коленки защипали. Он заорал от боли и накрывшей горячей обиды, не понимая, за что его этот совсем недавно веселый дядька, так больно пнул со ступенек родного дома и почему мама не спешит схватить его, как обычно бывало,если он падал или ударялся, прижать к себе и покачивая, целовать черноволосую голову.
Мама пряталась за широкой спиной обидчика и боязливо медлила. Подошла к сидящему в пыли малышу она только тогда, когда мужчина зашел в дом. Подхватила зареванного мальчишку и хотела прижать к себе, но он, вдруг стал вырываться и бить ее кулачками: «Ты – плохая, ты – плохая!»
Слезы полились из серых глаз женщины. Она сильнее прижала сына к себе и зашептала слова прощения, покачивая его. Мальчик затих и через несколько минут задремал в руках матери.
Чуть позже двое братьев совали ему маленькие кусочки хлеба с тушенкой, полученной от того же командира. После урока воспитания компания солдат весело обедала и щедро угощала детей. Лешка глотал хлеб, почти не жуя и не понимая, почему они скупо целуют его маленькую макушку, шепча на ухо: «Лёшка, прости!»
Он на них обиды не держал, а вот маму… так и не простил.