Одинокая ворона, одинокая собака, дышит поле паром ровно, пашет поле жёлтый трактор. Режет, режет, нарезает на пласты сырую почву... И петляет, словно заяц, одиночество меж кочек. И в моих петлявых строчках – ни привета, ни ответа, только тлеет красной точкой, инфернально, сигарета. В гулком тамбуре вагонном я курю, а поезд мчится, отражая пооконно: одинокий трактор... птицу... одинокий ствол осины от лишайника зелёный... Проводницы в тёмно-синем ходят мимо отрешённо... Может, там, куда приеду – в незапятнанном «быть может» – (тут уместен марш победный) кто-то ждёт меня, до дрожи, до такой же крупной тряски, что сейчас тревожит душу... Будто в силах эта сказка одиночество разрушить! ...Одинокими приходим и обратно — в одиночку, посерёдке, мимоходом, вяжем новую цепочку... Отчего же так печально? Стылый тамбур... сигарета... В чём же замысел начальный? Очевидно, только в этом. В этом древнем и подспудном, и знакомом (до зевоты) – чтобы там, в конце маршрута, рядом был не просто «кто-то»