Жирный голубь хлеба крошку клянчит в парке у бомжа. Бомж зажал хлебец в ладошку, избегая дележа. А в общественном сортире заседают бунтари, из формата А4 конвертируя в А3 первомайские призывы про хорош трындеть, браток. Террорист презервативы протыкает под шумок острым гвоздиком в продмаге, где в нагрузку их дают. Замирает в полушаге возведенья в абсолют власти нового ублюдка охреневшая страна. Просит бога проститутка, чтоб не началась война, чтоб клиенты с «Кадиллака», пересев на БТР, не отправились к дашнакам на военный адюльтер. Прёт свидетель Иеговы для потерянных ягнят в чемодане божье слово (уточнённый вариант). Н2О влив кипячённой в нержавеющий бидон, открывает муж ученый нужный обществу закон. Но закон не хочет, сука, открываться, как спецом. И бессильная наука Ломоносова лицом багровеет на портрете. Взломщик сайтов и босяк трахнул даму в интернете, дама нынче на сносях. Но хвала народовластью — приравнял святой синод к непорочному зачатью интернетный подзалёт. Угрожая забастовкой, бормотуху пьёт студент. Триппер лечит марганцовкой столбовой интеллигент. Лучше в небе пусть синица, чем в кишечнике глисты. На замке опять граница, чтобы с кладбища кресты деревянными ногами не отправились в вояж, обескровивши тем самым гордой родины пейзаж.
В общем, бодро жизнь хромает, как и двести лет назад. Так же пёс на звезды лает, а они в ответ молчат. Так же реет флаг облезлый, славу прошлую тая. Так же нет ответа, если кто-то спросит — нахуя?