…Голова — ну просто раскалывается! За окнами уже светло, но шторы не пропускают рвущийся в комнату свет улицы. Боже, ну что ж у меня с головой-то, а?!
Телефонный звонок. Трель. Ещё трель. Рыбы в аквариуме мечутся в панике. Можно подумать, что это ИМ надо подойти к трубке, валяющейся неизвестно где и издающей нетерпеливые звуки. Дайте покоя, люди! Перезвоните через 10 минут, в конце-то концов!
Кот спрыгивает с кровати, нервно взмахнув хвостом — удаляется, гордо выгибая спину и оставляя на моей подушке волоски рыжей шерсти. Подойдя к своей миске, он недоуменно тыкается мордочкой в её пустоту: «Мяу!» — говорит котяра обиженно.
«Отвали! Не до тебя сейчас!» — отвечают ему мои больные глаза, и в кота летит подушка. Тот стремглав бросается под кровать и застревает там, утюжа пыльный пол жирным брюхом. «Мяу!» — несётся вопль теперь уже из-под кровати. Телефон не умолкает. Сговорились они все, что ли?! Как меня достать посильнее…
— Алло? Да! Здравствуй, мама! Нет, не заболел, у меня в порядке всё. Учёба?
Мучительно подбираю формулировку, пытаясь из пустопорожней болтовни знакомых студентов вычленить какие-то фразы, какие-то формулы…
Бедная моя мама! Она до сих пор уверена в том, что я учусь, что я будущий юрист, гроза прокуроров и надежда урок с небритыми физиономиями.
— Да нормально всё, ма! И работу не поменял, хозяин клуба поднял нам зарплату, сейчас вот на другую квартиру переехали, поближе к академии. Да, удобная, конечно! Что? Один парень из Херсона и один из Сараты, это от Одессы километров 100. Сейчас на Черёмушках живём. Да, так и снимаем вместе — дешевле гораздо. А? Нет, что ты! Некогда пить и гулять. Мама, я знаю, что ты опять батю сейчас в пример начнёшь приводить, расстроишься... Не надо, мама! Не надо! Ну вот… Эх!..
Мама с той стороны провода — как из другого мира, как из нереального измерения. Она продолжает что-то рассказывать мне, всхлипывая и прерываясь на секунды, чтобы достать платок и вытереть мокрое от слёз лицо.
Всё в порядке, мама! Пусть я и дальше в твоих глазах буду таким, каким ты представляешь меня в настоящий момент: успешно обучающимся студентом, молодым провинциалом в чреве большого города, делящим комнату с двумя другими парнями из глубинки, участвующим в непременных студенческих вечеринках и подрабатывающим официантом в ночном клубе. Так проще тебе, мама, так проще мне, заслоняющему ложью Правду, чтобы не огорчить, чтобы не лишить надежд и иллюзий…
…Я родился в городке Балта. По сравнению с Ильичёвском, где снимаю жильё, или Одессой, — это просто глушь. Присыпанная нафталином реальность в неизменной полуспячке и в похмельном синдроме. Двухэтажный длинный барак на окраине (хотя там, куда ни плюнь — окраина!), улица имени Маркса, вид из окна на поля с серым чернозёмом, соседи, угнездившиеся в этом строении в неведомые мне шестидесятые годы прошлого века, и закисшие тут, пожалуй, навсегда.
Ханыга-отец, слесарь неизвестного разряда, отмечающий всё подряд и начинающий каждое утро с папиросы «Ялта» и перелистывания перекидного календаря. Работяга-мать, покорно не клянущая чёртову женскую долю в лице никчёмного мужа.
Что? Почему я ТАК??? А — как??
Я рос, посещал детский сад, учился в школе неподалёку, был отличником, кавээнщиком, рубахой-парнем, и хватал все звёзды с неба, до которых мог дотянуться. Всегда был благожелателен к людям, но при этом изучал их, сохраняя дистанцию. Моими лучшими друзьями были интересные книги, гантели, старая многократно перекрашенная штанга и турник во дворе.
«Гарный будэ хлопэць у Марынци, гарний, як дидусь його!» — бормотали беззубые тётки во дворе.
От «дидуся», видимо, я унаследовал стройную фигуру, светлые волосы, ослепительную улыбку и красивую морду лица. Хоть сейчас в кино! Однако «кином» у нас ни разу и не пахло, чаще — «вином и домином». Когда мне исполнилось девятнадцать – я уехал. Уехал, чётко представляя себе, что уже никогда не вернусь жить в этот покосившийся деревянный барак с жестяной крышей.
Сейчас мне 21 год. Меня зовут Алексей. И я трахаюсь за деньги.
Тот же день. 16:30
…Ерунда, а не картины! Микро-Малевичи и квази-Пикассо, мать их так!
Я в модной художественной галерее, таскаюсь от мазни к мазне, прихлёбывая горькое «Таировское» шампанское. Скромный, но дорогой костюм от Воронина, галстук, подобранный в тон, очки с нулевыми стёклами на носу — мой имидж на сейчас, на этом помпезном открытии выставки художника из Ильичёвска с ничего не говорящей фамилией. Плодовитый он, однако!..
Публика соответствующая, классически-прилизанная и денежно-вместительная. Бродит от картины к картине, перешёптывается, одобрительно кивает, восхищается. Сливки! Пальцы в шоколаде, притягивающие «мух», как китайская клейкая лента в жарком июле. Очки в дорогих оправах от «Картье», изысканные ткани и линии вечерних платьев дам. Изредка среди модных нарядов мелькают старомодные жакеты высохших тётушек с горящими то ли от выпитого шампанского, то ли от восхищения увиденным глазами. Это либо работницы галереи, либо искусствоведши в предпенсионном задоре, или просто случайные посетители не из Тусовки.
Кстати, я не изображаю заинтересованность. Мне действительно интересно посмотреть на современное искусство. Ещё в детстве я любил листать толстые альбомы с репродукциями, хранившиеся у нашей соседки, библиотекарши тёти Зины. Толстозадые амуры, купидоны, умиротворённые Мадонны с плодами неземной любви на руках, жанровые сценки малых и больших голландцев, игра света на полотнах Рубенса и Кранаха — всё это интересовало меня больше, чем ежевечерний футбол с соседскими пацанами в клубах поднимаемой нами пыли.
Я впитывал информацию, как губка.
Много читал, интересовался искусством, политикой, литературой, психологией. Твёрдо знал уже тогда, что знания в этой области мне когда-нибудь пригодятся. Правда, в новой живописи я всё-таки ни черта не понимаю, так и не могу разобраться… Но для этого есть Интернет и для сравнения — миллион умников, понимающих ещё меньше меня…
…Шампанское выпито, бокал перекатывается в пальцах, обработанных по высшему разряду недешёвой маникюршей в Студии Тарасюка в Красном переулке. Я подхожу поближе к одной из картин, изображающей обнажённую девушку, лежащую на ветке дерева. Спина модели грациозно выгнута, полностью повторяя изгиб ветки, персик немного свисает и поблёскивает в солнечных лучах, пробивающихся сквозь листву.
— Хороша, правда?
Сзади стоит дама в деловом костюме и насмешливо, как мне кажется, смотрит на меня.
— Вы о ком?
— Не «о ком», а «о чём», юноша! Конечно же, о картине!
(Ну и чего ты подошла? Что, картин мало развешано? Не с кем поговорить?.. А ведь мадам упакована по полной программе! Чёрт! Как же мне не хочется с такой... Ну да ладно, других вариантов просто нет…)
Тётя лет 45 склоняет голову набок, осматривая меня, как манекен, с головы до ног. Я не меньжуюсь и отвечаю столь же нахальным взглядом, начиная, правда, с ног.
— А вы знаете — у Вас такие же роскошные волосы, как у девушки, изображённой на холсте. И, думаю, фигура просто скопирована с Вашей.
— Оригинально! — отвечает женщина. — Зовите меня Аллой.
Она протягивает мне руку, упакованную в тончайшую перчатку, и улыбается ещё больше. — Да вы просто дамский угодник! Что-то я вас не припоминаю?
— Можете называть меня Алекс, сударыня! — в полупоклоне отвечаю я.
— И мы сто процентов не знакомы, поверьте. Такую женщину я физически не мог бы не запомнить!
— Ах, даже вот так?! Кто вы? На бедного студента не похожи, на барыгу с 7 километра — тем более… Кто вы, юноша?
Интерес в её глазах, зрачках раненой хищницы, охраняющей свою территорию охотницы — я его не игнорирую. Однако ей неизвестно, что на охоту я вышел первым, расставив силки — и на крупную дичь, и помельче. Вот и всё. Банально до ужаса.
Теперь спроси меня, что я делаю сегодня вечером! Жду. Смотрю прямо в глаза. Никакого гипноза, только улыбающиеся уголки рта.
— Алекс, какие планы на вечер?
Попалась! Игра переходит в другую стадию. Я неприлично честен:
— Все свои реальные и воображаемые планы я готов отложить на неопределённый срок. Конечно – если вы в состоянии оплатить моё драгоценное время и маленькие капризы, Алла!
Легкая тень в течение секунды пробегает по её лицу, но моментально исчезает:
— Ну что же, я так примерно и предполагала. Надеюсь, что кроме капризов, всё остальное у тебя не маленькое? (подмигивает) Пойдём!
Мы покидаем галерею, как команда заговорщиков «засвеченную» конспиративную квартиру. Просачиваемся через толпу, благоухающую парфюмами всех грандов «от кутюр», дежурно улыбаясь знакомым лицам.
— Поедем к тебе?
Она переходит на «ты» — так проще, ведь условности отброшены, маски подтянуты для второго акта.
— Я живу в Ильичёвске. Лучше где-нибудь поближе. Может быть, у тебя?
Она останавливается у водительской двери неслабого «Паджеро», задумчиво кликает брелком, отключая сигнализацию, и вглядывается в моё лицо.
— Нет. Исключено. У тебя должны быть запасные траходромы, Алекс. Разве я не права?
Права, права — она сама знает ответ, знает цену и себе, и мне, и её следующий вопрос: «Сколько?» выглядит условностью в нашей игре.
— Триста за ночь. Дополнительные фантазии— по договорённости. И, разумеется, с презервативом.
— Ты что, и правда таких строгих правил? — подмигивает она мне, проводя рукой по ширинке и слегка сжимая там пальцами. — Ого! Ну ладно, проверим твою установку в действии.
Я не комментирую последние слова. Тем более — от подвыпившей женщины, захотевшей интима. Тем более, что они звучат, как утверждение. Я нанят. Я на работе. И совершенно спокоен за себя.
Джип несётся по улицам Одессы. Вечереет. Дом моего знакомого моряка в нашем распоряжении.
Она не спешит, не бросается на меня, едва закрыв дверь, а я не осыпаю её поцелуями в прихожей, как часто показывают в малобюджетных фильмах. Небрежно бросив сумочку на стол в углу комнаты, она ставит ножку на пуфик.
— Помоги мне разуться!
Итальянский сапожок ползёт вниз, легко обнажая её всё ещё стройную ножку. Я целую пальцы, каждый по очереди, глядя при этом ей в глаза.
— И чулки тоже! Порвутся — наплевать…
Я стаскиваю их зубами, она забирает их у меня и бросает на моё лицо. Следом следует блузка.
— Командовать парадом буду я! — смеётся Алла. — Иди в ванную!
Я включаю тэн, неспешно раздеваюсь, доставая из шкафчика махровое полотенце.
— Что там у нас? — неслышно подойдя, она выглядывает из-за моей спины и видит на полке кожаные стринги с блестящими заклёпками. — Стильная штучка! Твои? А твой здоровяк в них умещается? Ха, вижу, что с трудом, да?!
Я утвердительно киваю головой…
...Вода стекает каплями по стенкам душевой кабины и по моим плечам. Я подставляю лицо под струю, бьющую из рассеивателя, и потягиваюсь всем телом.
Руки Аллы на моей заднице. Она лапает меня, мнёт моё тело как тесто, нашаривая шарики и ствол.
— Выйди!
Я выхожу и ступаю на коврик у душевой. Алла набирает геля в ладони и начинает смазывать меня. Я похож на султана, кожу которого наложницы смазывают маслом и благовониями перед брачной ночью. Или на маленького мальчика, которого тщательно подмывает мать.
Моя сегодняшняя клиентка в этот момент и мать, и наложница, она нежна, как и та жидкость, что растекается по моей коже под её пальцами.
Она толкает меня в душ и сама, одетая, ступает следом.
— Возьми меня! Только сначала поцелуй и хорошенько помассируй мою грудь!
Я выполняю все её требования, растекаюсь по ней руками, уворачиваясь от жадного рта, норовящего присосаться к моим губам. Вхожу в неё, приоткрывая лепестки внизу живота и добавляя немного горячей воды. Вода хлещет по нам обоим, почти кипяток извергается сверху и внутри температура накала близка к предельной. Она стоит, полунагнувшись и прислонившись щекой к стеклу душевой кабины, и мои толчки отдаются в её теле глубоко внутри, как отдаётся сейчас она вся без остатка.
Я подхватываю её, легко перенося по ванной комнате и оставляя мокрые лужи на полу. Раунд не окончен. Тайм-аут не взят, и полотенце некому бросить на ринг. Оба в забытье. Но она — чуть более меня, будто вторая скрипка, играющая в унисон с первой, сорвалась в импровизацию.
Я усаживаю её на стиральную машину, где накинуто полотенце с нелепыми котятами и продолжаю, то ускоряя, то сбрасывая темп. Мордочки котят елозят по стиралке туда-сюда, и создаётся впечатление, что они то улыбаются, то гримасничают. То улыбаются, то гримасничают…
Я, видимо, и сам улыбаюсь, потому что Алла внезапно резко впивается ногтями в мои лопатки:
— Тебе смешно?! Скажи: тебе смешно?! Что, не нравится *бать старую тётку?!! Не останавливайся, ты, грязный кобель! Я твоя сука, *би меня, ну же!! Быстрее! Ох!
Она охает и следом ахает, откидывая голову до хруста в шейных позвонках…
Мы ускоряем темп, она вибрирует на штыре, насаживается всё глубже. Она раскалена, как лава, и течёт потоками по склонам моих ног, туда, где ступни напряжены и предательски подрагивают на неверном скользком полу…
…Мы едины в окончании, взрываем салют на двоих одновременно, не хлопая в ладоши — но совершенно оглохнув и ослепнув.
Всё. Я отваливаюсь от неё. Что это? Она — плачет…
Не пристаю с расспросами. Глупо и неуместно.
Подхватив полотенце и небрежно вытирая мокрые волосы, я ухожу в спальню. Падаю на широкую кровать и не думаю ни о чем.
Поваляться на спине — наслаждение. Я представляю себе поляну в лесу с порослью диких цветов, и небо, нависающее прямо над головой, и деревья, заслоняющие меня от полуденного солнца. Послеполуденный отдых фавна…
Перепихон не окончен, первый акт марлезонского балета отыгран, но участники не расходятся, занавес заклинило и скоро будет продолжение…
...Алла заходит в спальню и ложится на меня сверху. Видение неба пропадает, уступая место её горячему дыханию на моей шее.
— Почему ты не дал поцеловать себя в губы? — она дышит всё более неровно, сползая по мне вниз, и её язык внезапно ввинчивается во впадинку моего пупка.
— Не люблю целоваться в губы. К тому же у нас это не принято. Да и смешно: как первоклассники на каникулах в укромном уголке.
— Ты — животное! — стонет она, опускаясь ниже. Согнутый штормовым ветром бамбук снова обретает твёрдость, ухватив порцию влаги из её рта. Её рот вечен, обволакивая всё: мысли, чувства и надежды на скорый исход. Её губы водят меня по пустыне Моисеевым народом и не дают покоя. Её рот вымаливает дождь посреди жажды и бредит одновременно. Затягивает в тайфун — и отталкивает магнитом на безопасное расстояние.
А потом — табун амазонок в её лице, лихая наездница при полном отсутствии скромности и в энергии дикой кобылицы, мифический скифский лагерь в районе Бугова — и маяк, победоносно пронзивший времена и эпохи и уткнувшийся в ноябрьское небо фаллической мечтой, мечтой любой наездницы и морячки в одном лице…
…Она скачет, запрокинув голову, и я теряю ощущение времени. Не останавливаясь, Алла подаётся вперёд, нависая надо мной, и теперь её волосы распахнуты мне навстречу, и я кусаю их кончики в пылу этой злостной случки. Темп меняется, теперь она — юла, она — балерина в бесконечном фуэте. Она – бабочка, пришпиленная булавкой на бессмысленном пенопласте и трепыхающаяся в агонии. Она царапает мне грудь и тут же отталкивается кулачками, чтобы потом зализать мои раны и смазать их своим живительным соком.
Нет зрителей, поставивших на тёмных лошадок. Этот забег закончен — мы загнали друг друга и все в мыле, разве что только не падающем хлопьями с наших разгорячённых тел. Алла обессилено падает мне на грудь, покусывая мои плечи и выдыхая:
— Суперская *бля!!! Ох, и прочистил ты мне там…
...Через несколько минут я стою у зеркала, приглаживая мокрые волосы расчёской. В зеркале отражается кровать с Аллой, её волосы, рассыпанные рыжими листьями на ослепительно белых подушках, и её пристальный взгляд, гипнотически сверлящий мне затылок.
Совсем скоро время побежит быстрее, и всё повторится снова, с огоньком, с подкопленной энергией. Всё будет как в первый раз, её узнавание и моё проникновение, нежность и похоть одновременно…
...А пока что я смотрю на себя в зеркале. Меня зовут Алексей, и я трахаюсь за деньги.