Крепнут канатами вены в руках,
И ночь ненавидит трезвые лица.
Друзья, как враги, сочиняют слова,
И явью стает вся быль-небылица.
А ветер в окно бьет кулаком,
А ветер нещадно рвет старые ставни.
И тоненький голос в проеме дверей:
Папа, не пей!
Папа, не пей!
Но свет острозубых голодных свечей
Заводит процентные, злые машины.
Турбины свистят и грузят на борт
Всех тех, кто исследует водки глубины.
И дым в поднебесье, и болью в живот,
А шкура кричит и требует мести.
Но жидкость течет и течет и течет,
Стирая в ноль полный понятие чести.
А ветер в окно бьет кулаком,
А ветер нещадно рвет старые ставни.
И тоненький голос в проеме дверей
Почти уж не слышно:
Папа, не пей!
Но яростью злобной победа в руках
Сжимает в кулак непослушные пальцы.
И голос хрипит, и водка в висках
Рисует последние, страшные танцы.
Огни полыхают, и тешиться гром,
Желая лишь скалиться, злиться, смеяться.
Глаза плохо видят, а сердце с трудом
Стучит, чтоб ударами к жизни прорваться.
А ветер в окно бьет кулаком,
А ветер нещадно рвет старые ставни.
И тоненький голос в проеме дверей
Тихонечко плачет:
Папа, не пей!
Но разум не хочет прервать горький пир,
Ему слишком мало, он должен напиться,
Ругаться, глотать и падать без сил,
И огненной смертью безмерно залиться.
Не выдержал папа и молча упал,
Ушел в Бытие, как лист одинокий.
Не трезв и несчастлив и даже не пьян,
Крестом обозначенный, холм невысокий.
А ветер в окно не бьет кулаком,
А ветер не треплет старые ставни,
Никто не зовет, лишь кричит воронье,
И мхом поросли могильные камни…
О.К. 2012