Вуаль табачного вечера на выражении окон. Март плодоносит снежно-дождливым смехом. Муза уснет в грязном сугробе, и Дионис разбазарит хмель по радуге глаз. Звезд порошок проглотит туманная залежь, черная маска небес, сонный потерянный пласт призрачных улиц. Мироточащий ласкою воздух, морщины ореховой
скорлупы на лунном фантоме, все обернется твоим отсутствием, нашей разлукой. Нам есть, что сказать, пусть мы и молчим, нам есть, что беречь, пусть мы и полны растраты. Спи, пока время решает за нас, спи, пока медом холодным мажет оклад свой ночная икона, храм безмятежного дыма снов, губ мертвая сухость.
Завтра я снова приду к тебе, с тем, чтобы коснуться причала одной минуты, решившей мои слова и дела на миллионы лет, на миллионы зим, занесенные твоей вишневой вьюгой, сердцем твоим. Хлопок ночной на подушке, ветер, прошитый на ткани постели, ветер укутал
штиль моих нот, плавность движений кисти. Меня печаль полюбила – чистый источник снега и звезд, ладан ранней весны. Меня полюбили твои руки – ласточки солнца, крики грозы глубоководного лета, что ожидает в прихожей. Я скинул