Бледно-снежный придорожный блюз в растворе окаменевших обочин. Небо, вздыхающее сырым агатом ноздрей африканского буйвола. Плющ проводов, гематомы фар – солянка вечернего почерка Городского движения. Шум, ручьями обветренных губ, Шум, проникающий в самое сердце желанья немого пространства. Пластик оконных зрачков слезоточит одомашненным солнцем. Пружина людского потока разжата. Голодной пастью реклама съедает тонкую грань вниманья. Ветер бесхозный лижет подщечной лица, ждущие теплого взгляда, знакомой улыбки. Электричество неразрешенных вопросов искрами бьется о воздух. Последний раз, опять повторится. Вложенный смысл обретет зыбкий нимб, освещающий улицы внутренним светом. Лунные косы лягут на грузные плечи кровельного плоскогорья. Это, только преамбула, развязка – в листопаде ночной сирени, когда на согретой постели ты найдешь мою боль, судорогой сердечной мышцы, мою любовь, на смиренных осколках ладоней – ради этого – и серо-молочный блюз, разбавленный алкоголем бегущих дорог, бегущих, будто импалы от львов лимонных саванн; неразрешенных вопросов тлен, оставленный на замершей обочине; ради этого – рождения нового дня.