Художник нарисует воздух, из воздуха родится – дыхание, и чёрный голос воронья, вещающий – дышать, что умирать, но умирать с надеждой. Алмазной колесницей прокатится зима по кремню глаз и высечет искру – то гниль весны, то сырости печать на запечатанном конверте солнца, внутриутробного тепла горнило, а значит, что-то в этом есть а, значит, что-то было… Молочно-кислый месяц по утру, прощаясь, растворит ещё одну печаль для новых звёзд; бродячий всхлип эфира подаст художнику на хлеб, на смерть, на продолжение банкета – и сердце застучит ленивым блюзом. Пролив вино, мазок рассвета ударит в голову, и грустью впитается в асфальтовый поток, где отпечатки ног, как буквы бесконечной Одиссеи. Художник встанет, отряхнёт остатки сна, размытой радугой рассеет солёный бриз души, похмельной плоти вату, глоток дрянной любви, и, если повезёт, не просыпаться никогда, не ждать весны холёной у прилавка, у метража скрипучей двери, опять сойдёт с ума, сойдется с душным ветром, сойдёт за воздух, что вчера писал дыханием надежды нежно-бледной…