В конце тоннеля увидишь лишь
зеркало, в нем - бегущую мышь.
Царапая гладкий зеркальный лёд
во времени движущемся наоборот,
мышь будет пытаться нащупать след
того, что у нас называют "Свет"
и даже -- источник магнитных волн.
В конце тоннеля, чем дальше он,
всё ближе фрагмент ледяной слюды.
Оттуда безмолвно на нас сюды --
глядят обитатели корабля.
Сии обитатели "Ух,ты бля!"
не восклицают при виде рыб
и нашем виде. Похож гриб
вьется над ними моллюск Думбо.
Его к перевёрнутому вниз трубой
морскому лайнеру и привлёк,
тот факт, что он всё-таки осьминог,
а не какая-то серая мышь
с обломанным когтем... Обилие крыш
засыпанных снегом, не значит то,
что потеплее одев пальто,
рыбак должен тотчас бежать к реке.
В промёрзшей льдине и рыбаке
не мало общего. -- Да, да -- вода.
Люди, не стоит спешить сюда!
* * *
От кончиков щупалец до головы
в мелодию лопнувшей тетивы
вплетаясь, моллюск изучает крик
металла, стекла, пустоты. Сей миг
в разверзшемся вертикальном дне
консервной банки, на глубине,
где вечно -- казалось бы -- мрак да пыль,
он слышит: — Любезный! Эй, ты, ... нетопырь!
* * *
Фосфоресцирующие фонари
иллюминаторов изнутри
напоминают моллюску янтарь.
Амброй волхвы называли встарь,
шлак кашалота, афрОдизиак,
которым плотнее набив рюкзак
бежал Лукич по лесу нагишом...
Янтарь это — солнечный кабошон,
откуда тупо на нас сюда
глядит незнакомая нам среда...
Но в данном случае наоборот,
среда — перед осьминогом. Тот
глядит на запаянных внутрь людей,
плотно набившихся, что сельдей --
в бочку с рассолом. Среда мужчин
и женщин избавившихся от морщин,
лишнего веса и прочих проблем.
Мы называем её Вифлеем
или Валгалла. Закончен путь.
В хрусталике блещет не лед, но ртуть...
* * *
— Видите-ли, дорогой капитан,
летучая мышь — самообман,
гипербола. Рыба - есть рыба. Не мышь и не щур.
Помните жабу: "Лечу, мол, лечу,
а оно, всё, не лечится". Крыльев размах.
Вначале он порождает страх,
не одиночества, но высоты.
Всё — относительно. В значении ты
растёшь с одной стороны, с другой
ты уменьшаешься. Электродугой
распластана между двух полюсов
птица, летящая по небу зов
стальной Галатеи не слышит. Да, да!
Небо для птицы — родная среда.
Но здесь, как Вы видите, я не одинок.
Кстати, о небе... я — Ось миног...
— О,Viva la Vida и остров Джильо!
А я — Скеттино. Морское жульё
меня породило - морские ежи,
черти, лангусты, миноги, моржи.
А мне так хотелось - к речным карасям.
Карась завсегда рад незваным гостям.
А тут для меня слишком много воды.
- Чем больше воды, тем всё чаще следы
наши ведут в направлении дна.
Такую особенность глубина
развила в себе, чтоб Ньютона закон
служил не планктону, но чтобы планктон,
чья тяжести сила не выше нуля,
служил бы Законам и нам — Паулям. —
Ответил (весьма злонамеренно) спрут.
— Мне снится речка с названием Прут
и прочие нехорошие сны.
То хвост с чешуею растет из плюсны,
когти, шипы, черепашья броня.
Глаза открываю -- такая ж ху...ня.
* * *
Сквозь рупор ладоней кричу я "Ку-КУ!"
в лунку. Рассчитывая на Луку,
а не упитанного карася...
- Зимой, брат, чё хочешь ты, даже гуся
типа Варнавы или Луки
можно извлечь из застывшей реки.
В канун Рождества здесь бывают волхвы!
- В реке отродясь моей кроме плотвы
и пескарей не водилось волхвов.
Лохов? Это правда. Их — что лопухов
по осени. Сядут как камни в лесу...
Признайся, не ты ли мою колбасу
тайком поедаешь? - Ты ЧТО?!!! В полосу
иную попал я. -- О, Love is карась!
"Жизнь карася, стало быть, удалась..."