Дорогой Михаил Афанасьевич! В Киеве, наконец, наступило лето, по-настоящему жаркое, с редкими ливнями и грозами. В садах расцвели Ваши любимые розы, а возле Вашего дома распустились чудные крокусы. Их посадили уже давно, ещё весной, когда праздновали Ваш столетний юбилей. Как же долго к нему готовились! Дольше всего решался вопрос, чей же вы, всё-таки, писатель: украинский или русский? С А.П. Чеховым как-то быстрее определились, теперь он – украинский, да ещё и поэт. В остальном у нас всё по-прежнему. И Киев всё так же красив, и люди почти не изменились. Все по-прежнему устроены одинаково; устроились, правда, по-разному. И людские пороки всё те же, которые Вы так высмеивали в своё время. Я иногда задумываюсь, что бы Вы сказали, если бы увидели то, что происходит в нашей жизни? Наверное, посмеялись бы с только Вам присущим сарказмом. Знаете, без Вашего, врачебного, юмора, жить сейчас весьма трудно. Почему именно врачебного? Наверное, потому, что наша жизнь напоминает один большой человеческий организм. Кто сможет разобраться в нём лучше, чем врач с писательским талантом? Судите сами. Казалось бы, глава государства – это «мозг» государства; а наш глава напоминает этот орган только тем, что работает на 10% своих возможностей. Остальные политики, конечно, тоже мозг, но почему-то спинной. Мыслительные функции на них не возложены, зато они гибкие. Кто-то из Ваших современников назвал политиков «слугами народа», но только наши слуги в последнее время стали какими-то неправильными. Вместо того, чтобы помогать народу получать блага, они забирают эти блага себе, словно в определённый момент надеются откупиться от одного Вашего знакомого с Патриарших. И всё-таки, я почему-то уверена, что всё у нас в один прекрасный день наладится. И все славяне, как раньше, будут жить вместе. Вместе, в смысле, дружно, а не в том месте, о котором только вам, врачу-венерологу, и можно сказать. Да Вы не сердитесь, дорогой Михаил Афанасьевич, за слишком грубые слова. Главное – Вас по-прежнему почитают, помнят и любят. А грубость – это не грубость вовсе, это правда. И пишу я Вам правду, потому что не хочу быть трусливой. Ведь трусость, несомненно, самый страшный людской порок.