приблудный мир, как новогодний шар, летит себе по замкнутому кругу.
картофельному сну навеет вьюга, придав ему – не шарф колючий – шарм,
пушистого шмеля на васильке, изюм на блюдце и звезду в колодце.
потом картинка резко разобьётся об облако, ушедшее в пике –
за горизонт, за родину, за нас, умеющих любить и ненавидеть,
ломающих себя, как створки мидий, слепых на неоткрытый третий глаз,
в котором, словно стыдный диафильм, прокручивает память плёнку детства.
и никуда от этого не деться, покуда длится нынешняя быль,
и спит картошка в ящике с песком. и ей одной неторопливо снится,
как тает снег на грубой рукавице, и рыба Время ест минутный корм.
и там, где эти сны лежат внахлёст, уже мерещит чрево маме сына,
и стайки недоверчивых косынок несёт густым течением на плёс;
на тишину карминовых небес закапывают мёртвую собаку,
и плачут упоённо ветви сакур, роняя лепестков пугливый вес.
весь краткий миг цветного забытья легко влезает в новый школьный ранец,
но всех не спящих терпеливо ранят его на редкость острые края
с отдушинами грёз и витражей, с торчащими штырями арматурин.
пусть чей-то смех, заносчивый, как шурин, ломает ветра северного жердь,
пусть в горле ночи комом – мяч луны, а звёзды бесконечно одиноки,
стоят рекой осенние осоки, идут в кино картофельные сны.
31.07.12