А он вальяжно сдувает пену (кому как нравится отдыхать).
Какие, господи, саммит-пленум, Олимпиада или джихад,
Когда уже в запотевшей таре подобострастно несёт халдей
Очередную? К чему гутарить – бери, отхлёбывай и балдей!
Пусть этот мир засыпает пеплом, пускай назавтра Армагеддон,
Пока не кончится кег со светлым, с ним ничего не случится. Он
Закажет, скажем, суджук, по новой закурит, вспомнит, пуская дым,
Как в девяностые с трёхлитровой ходил в «стекляшку» за разливным.
И был пахучий сушёный лещ им всех яств изысканнейших милей.
Вот только с возрастом взгляд на вещи меняет в корне любых людей
Необратимо. И это минус. Он подневолен и обречён
Теперь брать «Krušovice» и «Guinness». А раньше пробку срывал ключом
И наслаждался дешёвой «тройкой», и не стыдился отлить в кустах…
Официант подбегает бойко, узрев, что кружка опять пуста,
Ведь видит потенциал клиента – стоит, блокнотик зажав в горсти.
А тот поддался, кажись, моменту и, узел галстука распустив,
Кому-то в трубку орёт «Серёга! Чертяка старый, бери такси!»
А после требует водки. Много! И – соответственно – закусить.
И дерибасит он с тем Серёжей, который барствовать не привык,
И всё поверить никак не может: чай, двадцать лет пронеслось, как миг,
И сдуто всё – как с бокала пена – чему так радовался тогда.
Смеясь и плача попеременно, нальёт за канувшие года…
А поздно вечером, весь счастливый и пьяный так, что сам чёрт не брат.
Вдруг внятно вымолвит: «Бармен, пива! Плачу за всех!» – и… лицом в салат.
20.07.12.