Уже не первая, чужая, пресноватая. Казенно-муторно располагаться в ней. Кидаю вещи, покрываю матами пристанище, достойное «царей». Кто в ней смеялся, плакал или каялся? Какие дни здесь были до меня? Повсюду, в каждой вещи ощущается неоднозначное отсутствие тепла. Осиротевшие, скупые подоконники, они должны держать домашний тон, сопровождая взгляд в родные дворики за оголенной сущностью окон. Минорный скрип паркета захудалого, тоскливо ноющего под ногой, как будто наступив, тайком украла я, хранящуюся в нем чужую боль. Диваны, стулья, кухонная готика по-старчески кряхтят устало в ночь, и даже кепка выцветшего зонтика, не рвется вспомнить молодость и дождь. Убого, в занесенном пылью мире, лелеять кем-то прожитую жизнь, швыряя строки о чужой квартире проклятым стенам на треклятый «бис».