Когда говорят мерно, с вычурностью подчеркнутых фраз, мне хочется быть первым кто сможет отдать приказ, о запрете стихотворений и поимке живущих поэтов, читающих перед сном Хармса и пытающихся понять, про что это... Когда-нибудь это случится и памятники утопят в море, тогда толпа соберется глядеть на обломки, обломки падения и настоящего горя. Когда не останется мнения у гражданина, считающего себя умнее всех. Однажды цитируя Ницше, он подавиться за завтраком пирожным на глазах у семьи - и может, поймет, в чем был успех. За гранью немногие могут существовать, однако, ощущение от жизни, что все знают это куда лучше. Заратустра не смог бы здесь просуществовать, хоть и в комнате у Ницше ему было скучно; спокойнее, если размышлять о сути, сути сказанного и сути прошедших времен. Не люблю, когда говорят скверно, от этого становиться пасмурно днем, который до этого был солнечный и погода до завтра должна была быть +25. Так при прочтении Бродского, становиться страшно себя сознавать. Как и других писателей, пытающихся построить ступени, которые их никуда не ведут. Хорошо что умер Есенин, Иначе он бы писал сейчас про мух, кружащихся на дне бокала, в свете московских огней и музыка бы играла, Шопен… а Цирк дю Солей, создавал бы свои представленья, восторгаясь паденьем времен… Это производит впечатление загнанной лошади, пришпоренной ездоком. Мчащемся в неизвестность, туда где закат снова смениться днем. Это впечатление сейчас характерно и его не выжечь огнем. Потому что надежда, что кто-то проглотит новую скверну, до сих пор очень сильна… Невозможно создать что-то новое, не сгорев при этом дотла.