Глаза - как мухи - в перьях мельхиора,
и махаонно дразнятся: цап-цап...
Давай с тобой рыбачить, чтоб на шторах
плясали два живца для двух живцят.
Рыбалка - жизнь.
Насаживай!
В засаде
сиди, тяни - воздастся... Не спугни!
Мы - водные вампиры-саламандры,
на алые песочные огни
бросающие вызовы и пляски..
Минуй нас, бог омриянных корыт!
Луна в надрывных пузырьках шампанских
других придурков пусть навзрыд манит!
Мы - странные охотники за кладом -
за папоротным блеском чешуи...
Ты прыгаешь.
Я прыгаю.
Так надо.
Смотри -
круги -
пошли,
пошли,
пошли...
***
...когда глаза луна вдевает в куртку
покатой крыши в мучениках-мяфф,
у нас, как крылья, зреют руки-удки,
мы ловим щук из теплых незабудок
для памяти, в которой можно - вплавь
пересидеть все "если бы" и " зря мы..." -
позднее, когда в водоросли - мы...
Рыбалка...
Потолок висит, как замок,
над заводью...
Часистый демон замер.
И двери, словно ивушки, - слепы...
Клюет и плачет свет на подоконник.
Но что нам - клев?
Из тела твоего
вылавливать шекспирскую Верону,
прокуренность балладскую вагона
дарить тебе...
Патруль береговой
лягушек оштрафует браконьеров,
багдадскую злодейскую звезду
поймавших на покусанные нервы,
на темноту из адовой консервы,
и на виноточивую лозу
зрачков-невид...
Сквозняк...
Все штрафы - сдуло...
Ловить! -
башмак,
тень яблока,
следы
желальных рыб, прошедших на ходулях
по рыбакам, отлитых, словно пули,
из серебра невидимой воды...
Ловить...
...как крылья, зреют руки-удки.
Клюется время бешеной совой...
Луна, как пес, плетется в тучу-будку -
смотреть с цепи, как щуки-незабудки
в песок уходят сны метать взапой...
***
Что я могу выловить из-под кожи твоей, хороший?
Пару бессонных цунами в масках покоя?
Парочку чертиков, пахнущих терпкой дрожью
талого снега рыбьей тягучей крови?
Что я могу выжать из сжатой тяги
губ, молчаливо тлеющих, словно вата -
в ватнике неба закатного?
Вот собаки
с неба дождистый сахар и лимонадный
дождь лижут воем...
Вот коченюги-птицы
с неба сдирают перья летяг конвойных...
Что я могу, мой хороший, когда нам спится
так, что в песок врастаем темно и больно -
в теплый песок двух кож,
как обломки лодки -
в воду,
как реки - в рубашку на шаре круглом?
Руки гуляют, как под танцоркой-плеткой
доброго Карабаса - седые куклы.
Как под хвостаткой-белкой - мыслята воли
в желтых палатах,
как под неправдой - правды...
Что я могу?
Только ресницей голой
падать в дыхания сонного теплый кратер,
и на живца рыболовить рассветы, чтобы
в каждой горсти суток нести их к морю
и отпускать - в вольный невинный шепот
нашего "вместе" из слипшихся двух "порознь"...
***
... и вот так вот висишь - как солнце - на паутинке,
словно вдох - на губе, золотистом крючке любви.
И ни смерти, ни сна.
И комната - словно льдина -
по костру зажигает и шепчет: "плыви-плыви!"
Ну, плыви, моя рыба!
Желания - словно цапли -
на закатанной левой корчатся в камышах.
И ни жизни, ни даже намека на то, что завтра
мы прокиснем в лимонах на едких тупых ножах.
И ни лжи, и ни правды, что эта любовь -на вырост -
в два пергамента козьих в бутылке для детворы...
Знаешь, маленький шлиман еще не нашел папирус
из развалин Трои.
Так что давай - твори! -
наши рыбские прятки
в прядках дремучих речек,
на крючке океана, верящего в уху
из песка и воды, подушки - в шершавый жемчуг
наших щек чешуистых, и в звездочки на боку,
в пацана-небесенка с банкой-спасалкой,
в чайку-
цветкоедку,
в себя - баюку снесенных крыш,
и в русалку, которая беды червивой майкой
достает со дна и щебечет им "кыш-кыш-кыш".
Что могу я - висеть - на волосинке ночи,
доставать пескарей из ранок твоих живых...
Что ты можешь - звенеть в кувшиночный колокольчик,
отгоняя пришельцев с острова облепих
и налепленных кухонь...
Что можем мы - нежно таять
языками - на безъязычии...
Ветер, тссс!
Ты, летящий по камню, - ты видишь, как мы взлетаем?
Ветер думает: "стервецы".