Ничего не видит Бог,
Он убит. Ему не слышен
ливня бешеный поток,
хлещущий по плоским крышам;
Он не слышит, как ревут
тучи, сбившиеся грудой,
как погонщики зовут
перепуганных верблюдов;
Он сошёл на берега
смрадной мглы, кипящей серы,
дав начало Новой Эры,
Новой Веры
на века.
В ужасе, под вопль и вой
надвигающейся бури
с места Лобного конвой
убежал. Как в амбразуре,
в тучах проблески огня,
вспышки молний тонких, синих,
с не слабеющею силой
от шестого часа дня
бьющих в камни, в кирпичи,
в глину стен построек серых,
молний, длинных, как бичи,
беспощадных, как мечи
молодых легионеров.
Ничего не в и д и т Он:
Он п р е д в и д и т
всё, что будет
с нами,
слышит гул орудий
мировых и прочих войн.
Он не видит, как упал
вырванный с корнями тополь, –
у Него в глазах – напалм,
Хиросима и Чернобыль.
Он увидел и постиг
боль и скорбь тысячелетий –
всех, что в прошлом на планете,
всех, что в будущем.
Затих
шум грозы над Палестиной;
дождь уходит на восток –
в горы, в жаждущий песок,
в обожжённую пустыню.
Ничего в природе
нет.
Нет уже самой природы,
лишь неясный полусвет
неживого небосвода,
лишь густая пустота
от Израиля до Рима
и скорбящая Мария
у подножия
креста.