На реке я родился, мой дом средь коричневой пены,
В круговерти воды и опасных, и колких предметов.
Мне б, тупице, молчать, и не слушать ничьих советов...
Я ж – орал! Да так, что на глотке вздувались вены!
Лишь потом, подраскинув, учился в путину плакать,
Не спеша, потихоньку, солидно пуская сопли.
Навострился, заслышав истошные чьи-то вопли,
Отворачивать уши. Вот горе!.. ещё один лапоть!
И река обтекала. В жару, как и в холод, и в слякоть,
Озабочен был разве что диким количеством грязи. -
Где отмыться, чтоб... прыг... да и сразу из грязи в князи?..
Где найти ту лагуну, иль просто какую заводь?..
И... нашел - было больно! - в чистом-пречистом небе.
Улетел я туда – ведь же может кому-то приспичить?!.
И плещусь в голубом, что с протухшей водою граничит,
Сын Отца – преподобного старого Клоуна Ребе.
Но, однажды...
«Мой мальчик, а что бы тебе возвратиться...
На реке по тебе так давно уж соскучилась плесень,
С высоты я воды уж не слышу ни стонов, ни песен...
Жизнь в упадке. А ну как возьмёт, и совсем прекратится?!.
Ты поправь свой плавник, расчеши поприличней волосья,
И... крути по волнам! Да не бойся испачкать рубашку...
Сковырну я с тебя, И.Х., и саму паршиву какашку,
На серебряных трубах включая многоголосье...
Вот же, знаю: не хочешь! Бледней твой становится профиль.
Не прощу им вторично!.. Когда, побиваем камнями,
Поплывешь на кресте, с залитЫми ухою глазами…
Пожалей старика, и прими, предварительно, морфий.
Из костей же лихих, позабочусь, да будет слагаем
Гладкий текст, наподобие древнееврейского гимна,
Череп свет опояшет, и с этим подобием нимба
Храм твой новый...»
Его я, конечно, послал... вместе с Раем!