Я – мир! Я мысль – Вселенной взор без края! -
Жилище одинокой маетной души.
Она пассию повстречать желая,
На перекрёстке судеб тщетно мельтешит.
Там ищет душу чистую, как небо
Умытую на утренней заре росой,
Вскормлённую священным духом хлеба
Порхающую радостно над жизненной рекой.
Душ толчея на этом перекрёстке,
Одна другой прекрасней и милей,
Но, многих губы, будто алчные присоски,
А языки – что жала ядовитых змей.
Моя душа душ прелесть созерцает робко,
Сродниться жаждет с лучшею из них
Но лишь в сомненьях тонет, как в болоте топком –
И те становятся пассиями других.
Такой расклад беда или спасенье
Для одинокой в бездне мыслей маетной души;
Испитых душ стенают погребенья,
А скольких заедают псевдопассии, как вши.
Но может для души быть одинокой хуже,
Чем быть испитой чьей-то злой душой?
Когда не разобрать: кому кто сужен
На перекрёстке судеб в толчее большой?
В затерянный мой мир, вселенский взор без края
Путь для другой души всегда открыт,
Быть может в нём она и не отыщет рая,
Но взор её – души моей сияньем будет сыт.
Он озарит ей - весь мой мыслей мир бескрайний!
Она узрит, коль не слепа, в нём счастья храм
Наизготовке, в коем, купидон печальный
Поник, мишеней заждавшись своим стрелам.
Что может быть трагичнее безделья
Творца любви, а с тем – живых миров?
Безделье – матерь зябкого забвенья –
В нём захирело столько всяческих богов.
Без дел их – мир миров низвергнут в хаос будет,
А без творца любви исчезнет вовсе он;
Всевышний и меня за то осудит –
Не должен захиреть мой купидон.
Как вши, пусть заедят меня пассии,
Присосками-губами их я буду, как паук, испит
Подамся, всё ж, я в купидоновы миссии
И стану дела стрел его отчаянный пиит.
Пойдёт миров, как звёзд, в пространстве прибавленье…
Коль чёрной не пополнится дырой!
О, Дьявол, вновь меня гнетут сомненья;
Так изведётся мысль – вселенной взор, его игрой.
Без мысли–взора же вселенная ослепнет –
Добычей станет тёмной стороны миров
А натиск этой силы смертной год от года крепнет -
Закланием то станет для богов;
Рожденье душ благих исходит лишь от их дыханья
С потребностью пристанища в пустых мирах…
И Дьявол испражняет души с алчностью пираний,
А я же душу от богов найти стремлюсь. В мечтах.
Я тленный мир – во времени конечен
А значит должен новый мир создать,
Дабы для мысли-взора век был бесконечен -
В сей новый мир их надо эстафетно передать.
С тем вновь душа моя на судьбоносном перекрёстке.
На нём, как и всегда, душ всяких – толчея…
Не различимо: истинные ль губы иль присоски?
Всё робко созерцает их душа моя.
Средь них - подсевших тьма на сладость жизни в гедонизме;
Они пред миром всем своей гламурностью кичась,
Сияют звёздами, поднаторевши в артистизме,
На мир, поблекший от их яркости, мочась.
Богемно выглядя на этом перекрёстке,
С паучьей брачною повадкой жертву ждут;
Дурманят и влекут, как розы, губы их – присоски;
В позывах страсти как не стать обедом чьим-то тут?
Не потому ль редки так вспышки звёзд свёрхновых,
На небосводе тягостной ночи,
Что в гедонизме гибнут жизнетворные основы;
И, всё ж, мой взор вселенский, пассию ищи!
Уж, коль я мысль вселенского масштаба,
Понять я должен замысел всевышнего творца:
Зачем ведёт миры он по таким ухабам –
Быть может, чтоб они созрели до его венца?
Сквозь тернии, пройдя в объятиях души-пираньи,
Кто лучший мир создаст и душу непорочной сбережёт,
Тот удостоен будет, может быть, его познаний –
Из новых звёзд он целую вселенную зажжёт?
А с тем его мир будет вечности достоин –
В своей вселенной станет богом он…
Для счастья этого не плохо б стойким быть, как воин;
В правах, видать, и у богов открытый Дарвином закон.
А суть его: в мирах всегда сильнейший выживает
В борьбе за место у кормящего соска,
За что он совершенством тела победителя венчает…
С наличием, как аргумента в споре, кулака.
И мысль по Дарвину, конечно, развивалась…
Для кулака изобретая всё изысканней кистень,
При том с плутовкой-мыслью Дьявола спозналась,
Присущ, которой, властный символ счастья – в кайфе лень.
По всём судя, и мир миров проникся нею словно СПИДом
И стали сытость и комфортность смыслом жития,
А мир миров стал в гедонизме самоедским видом,
Который звёзд не видит в небе, как в хлеву свинья.
Свинье и не дано же быть вселенским взором
В борьбе по Дарвину сего достиг лишь мир миров
И в бесконечности времён, возможно, в этом стал приором
Да и в пространстве, в коем мысль не сыщет берегов.
Достойно ль мысли столь великого масштаба
Себя на сытость в лени обрекать;
В коллапс ли не уйдёт она от самоедского ухаба…
И всё Творцу придётся снова начинать.
На миллиарды лет вселенная ослепнет,
Пока зреть будет новый вид миров до мысли уровня моей…
– Проскочим, всё ж, в душе надежда теплит;
И оседлает мысль моя ещё лихих коней.
На них помчит она по всей бескрайности вселенной,
Просматривая разом ширь её и глубину,
Зачатие найдёт идее сокровенной,
Заглядывая в будущее, видя явь и старину.
И ширь и глубина вселенной удивительно похожи –
Возможно, значит, и вселенского масштаба мир создать…
О, как закочевряжились в насмешках гедонистов рожи,
Да только мне на это наплевать.
Быть может я – геном вселенской хромосомы
Творец всевышний, из которых, уж построил мир такой
И тот, моими кодами ведомый
Не обретёт никак, как и душа моя, покой.
Ого, как может многое от прихотей моих зависеть,
А ними управляю я – не Бог!
Душе моей негоже с одиночеством быть в компромиссе
К сердцам пассий ещё не мало неизведанных дорог.
Попробую-ка я пройтись к сердцам пассий стезёй пиитов
Из рифмы бисерной, как радугу, венок сонетов им сплету
Он высветит всю благостность души моей сильней софитов…
Коль кинуть взор свой на него достойным для себя они сочтут.
Истоптаны пиитами к сердцам пассий, уж, все пути земные
Но бисер рифм, хоть краше радуг, ныне не влечёт их взгляд
Пииты выглядят в глазах их словно селезни хромые –
Из спектра радужных цветов - пассии на зелёный лишь глядят.
На цвет зелёный – не волшебницы природы,
Тогда бы я в садовники пошёл,
Капустой засадил бы огороды
И в ней бы прелесть нежную во множестве нашёл.
Её бы я лелеял в храме знаний,
Питая мысль её сияньем звёзд –
Она постигла б сущность мирозданий
И стала бы жилищем животворных грёз.
Та зелень же имеет свойство губки –
Как чёрная дыра, захватывает помыслы миров
И совершают те безбожные поступки,
А прелести же их уходят в мир скотов.
На перекрёстке судеб мельтешат их души
Одна другой красивей и милей
Там в кайфе ленном бьют они баклуши...
Зачем же мельтешить средь них душе моей?
А может на краю другой вселенной
И для изгоев перекрёсток судеб есть?
Там души чистые с такою ж мыслью вожделенной
Венок сонетов мой постичь сочтут за честь.
Так что, душа моя, готовься в путь далёкий
Венок сонетов я тебе сплету
Предстанешь в нём певуньей синеокой,
Что здесь кормить тоскою маету?
Мытарились и предки наши – по земным просторам
Своими душами согрев Дакоту и Сибирь;
Узки родных пенатов в счастье створы
Не потому ль пространство бесконечно в глубину и ширь?