У воробьев сегодня банный день – с прогретых крыш струится солнце в лужи. Зиме бы в тень… а взять, скажите, где... чтоб лечь на снег и тихо плакать тут же. Ей есть о чем, поверь мне, горевать! Я знаю, что такое быть забытой – когда из всех щелей растет трава, до снега ли, мой друг? Когда-то в бытность бренчащих конок, митенок и муфт любила я мужчину. Утром, в восемь, он шел на службу, вечером ему спешила дверь открыть… В двадцатом осень сошла с ума. Бульвар лежал в воде, и тучи проползали по брусчатке… Никто не разбирал – эсер, кадет… В последний раз он не рукой, перчаткой, меня коснулся… Онемела дверь, ступеньки лестниц опушились пылью, я истово шептала: «Дура, верь! Не сможет бросить»… И другие были, но много позже: кто-то по делам, а кто-то жил… я им всегда покорна – дверная ручка. С горем пополам еще держусь, еще предмет декора…