Утром чудились море и волны в обычной ванне,
О, Господи, море так манит, будто оно магнит.
На рассвете в апельсиновых лучах и тумане
Затеряться бы, исчезнуть, скрыться хоть на миг...
Вечерами на западе в горизонт окуналось с разбега
Солнце с отливом морского песка и немного горчицы;
А кобальтовой ночью луна до утра, до побега
Освещала лавандовым светом слова на страницах.
Некому больше в жилетку поплакать навзрыд,
Некому позвонить ночью цвета берлинской лазури...
Только до утра, когда рассвет зажжёт костры
Можно плакать в подушку до боли, до дури.
Нет больше тех, кому можно уткнуться в плечо,
Не осталось готовых принять глупые жалобы эти:
Всякий бывший ангел-хранитель вдруг стал палачом,
И в твёрдую руку топор схватил каждый третий.
Музыка стихла, окончен бал, он был маскарадом
Без всякого предупреждения об этом заранее.
Теперь тоска и горесть у рояля встали рядом,
К ним трусливыми шагами семенит молчание.
И сейчас остаётся учиться стоять на ногах твёрдо,
Даже, может, чем тот оловянный солдатик лучше,
А ещё не играть на нервах столь минорных аккордов
И не кричать так истошно, что до удушья.