Прозрачная кожица льда затянула поверхность – на дне реки холодно спать, но мне некуда деться. Вода внутри все холоднее и иглами колет, но вряд ли мне станет хоть сколько то лучше на воле. Здесь тихо и мокро – все рыбы куда –то уплыли. И неба не видно – лишь снежное облако пыли. Вокруг ничего не растет, не цветет – все завяло. Зима отняла из стеблей и корней одеяло. Ошметки пергаментной кожи все жестче и жестче, безвольно хрустят затвердевшие намертво кости. Зима отняла у меня мои сладкие сны. И я, как и все, в толще блеклой воды жду весны. Февраль заставляет меня вспоминать про ошибки, в реберном каркасе живет скелет маленькой рыбки. Весной же моя полусгнившая плоть зацветает, и стебли струятся по телу и я засыпаю. Гниющего сердца истлевший и склизкий комок все также болит, только мне хорошо и легко. Когда лед растает, я выберусь ближе под берег, тростник будет петь мне и солнце, быть может, согреет. Вода и внутри и снаружи вдруг станет теплее, и рыбки поселятся в полуразложенном теле. Останками пальцев зароюсь в поддатливый ил - мне больше не важно, зачем ты меня погубил. Нефритовый мох покрывает остовы костей, мной можно пугать непослушных и глупых детей. Но я навсегда занята одинокой рекой, мне здесь гарантирован полный и вечный покой. Бездонные воды укроют от взглядов умело - какое кому до Офелии, собственно, дело?