Крошки хлеба застряли в густой бороде полупьяного деда Самсона,
Что меня, то есть голову гордой Корде, поднимал пятернёю Сансона.
Помню, бабка - тогда молодая Мадлен - тупо скалилась с первого ряда,
Подставляя округлости гладких колен поцелуям маркиза де Сада.
А до этого в голову Анны Болейн превратилась я кем-то умелым,
И несчастной любви лотерейный билет навсегда разлучил меня с телом.
Помню, Генрихом, мужем моим роковым, был Самсон в те далекие годы.
А Джен Сеймур (бабуся) носилась за ним, чтобы стать королевой по ходу.
Дед мигнул палачу. «Генрих, я не хочу!» -лишь успела я крикнуть тирану,
Но топор рубанул - я на землю лечу, а убийцы идут к ресторану.
Взнесся Грозный на трон. В небе траур ворон - словно банты из черного крепа.
И богатый же был урожай похорон, уродилась же русская репа!
Головой Пугачева я тоже была, вся в поту за народное дело,
Жучек-внучек любила и громко звала их подняться на бабку и деда.
Но судьба недобра – и удар топора, и смеются Суворов и Катя.
Да и внучки с мышами пищали «ура», хоть сидели на низкой зарплате.
Я горячей была, удалой, золотой, бесшабашной, безмозглой со страху,
Но всегда на свиданье с Большой Чернотой я в итоге являлась на плаху.
Вот и сказке конец. Но еще не конец, впереди и века и эпохи.
Да когда ж перестанут терновый венец на меня надевать эти лохи…