Всё исчезало, таяло вокруг,
И только мы с тобой на сеновале
Теряя память, совесть, зренье, слух,
В объятиях себя не потеряли.
***
Через костёр перемахнув, мы потерялись в тёмном небе,
и даже старый дед авгур нас не решился отыскать.
Мы улетели в дальний край - такой нам выпал странный жребий –
и там, среди высоких скал, построили свой первый рай.
Шумел внизу холодный лес, ручей стремился на равнину,
тревожно ухала сова, пугая всех живых окрест.
Вверху трудяги-облака небесную чесали спину
и пахла счастьем-лебедой под нами летняя трава.
***
Это раньше - кто каравелла, кто бриг, а кто и авианосец.
А сейчас - пустынный берег, песчаный пляж,
И всё чаще не мы выносим, а нас выносят,
И в комнате занавешивают трельяж.
Это раньше было - моря, дороги, народы, страны
На подъём, как и на любовь, легки.
А сейчас – диваны, библии и кораны,
И ладони, сжатые в кулаки.
***
Когда у нас с тобой идёт война,
Из комнаты уходит тишина,
Забрав с собой покой, и до заката
Сидит в кладовке в старом зипуне,
В окошко смотрит на холодный снег
Тенями перекрещенный стократно…
А ночью, переждав домашний шторм,
Скользнёт в окно под занавеси штор
И в наши сны проникнет сожаленьем,
Сочувствием, любовью и виной.
И мы во сне обнимемся с тобой,
И сладким будет наше примиренье.
***
Над этим городом в 17.46
Пойдут дожди и солнце скроют тучи,
И диктор в новостях благую весть
Объявит от какого-нибудь Гуччи.
В 17. 47 раздастся стук,
В квартире на проспекте пилигримов
Часы тик-так на стенке пропоют
И звук сползёт по стрелкам креативным…
И тут же время - в прошлое, назад…
Вот с пола лист поднялся полусонный
И вылетел в окно как стрекоза,
И снова зажелтел на ветке клёна.
А в раковине из сковороды
взлетают вверх, друг друга догоняя,
искрящиеся капельки воды,
с собою звук паденья забирая…
7.40 - стоп. Опять часы пошли,
Вкатились тучи в город незаметно.
Второй этаж. В квартире 43
Окно открылось от порыва ветра,
И маленький желтеющий листок,
Кружась, упал на пол и быстро замер
А тишина, с испуга юркнув в стол
На книгах прилегла, как на диване.
В 17. 47 раздастся стук...
***
Говорит: «Победа!», - и руки в небо,
а улыбка, как у нильского крокодила.
Я катаю колобки из хлеба приговаривая, чтоб быстрей уходили
от него, пристёгнутого к эйфории,
от меня согласной и на ошейник,
улепётывали и катились, оставаясь собой, ничейными,
никого не ждущими вечерами, распевая песни медведям встречным...
Он опять меня запирает в камне, в янтаре говорит: и тепло, и вечно.
Я кричу!
а он ничего не слышит, ничего не видит, ничего не помнит,
у него полно от меня отмычек, он меня и празднует и хоронит
ежедневно, что там – ежеминутно, он внутри – и яд и противоядье.
Я с него своё начинаю утро, выливая кофе опять на платье.
Наважденье, знаю, но если кто-то
в доброте непрошеной чары снимет,
захлебнусь, как спиртом, глотком свободы,
опьянев - опять побегу за ним я.
***
Сплошной вигвам, и заполярья суть
В глаза приезжих бросится сияньем
И болью в отмороженном носу -
Нирвана блин! аж спирт замёрз в стакане!
Найти бы друга, вспомнить хохлому
И расписать за добрые советы…
Он пиво пьёт с девчонками в Крыму,
А я в снегу с медведями рассвета
Жду каждый день, обмакивая в соль
Свою тоску под видом строганины,
И сам себе кричу - эхх, хоросо!
А эхо отвечает матерщинно...