Другая бабушка (отцова мать), которую я катал на виртуальном авто, сооруженном из двух стульев и чемодана, считалась «феодальною», неся на себе все признаки и пережитки репрезентируемого ею строя. Она была весьма гибкой и контактной, в «своей», разумеется, среде; умеючи встраивалась в окружение, вполне, бессознательно, естественно, не различая ни самих общественно-экономических формаций, ни собственного своего места в исторически определенной системе общественного производства (а было ли оно у нее?), ни своего отношения (большей частью закрепленному и оформленному в законах, ей не ведомых) к средствам производства, не играя никакой особой роли в общественной организации труда, урывая, по возможности, ту долю общественного богатства, которой ей хотелось бы располагать. Но, повторяю, ум ее был жив и изворотлив. Она всегда знала, что, кому, когда и как сказать, и на прямой вопрос мой: «Что будешь делать, когда я умру?» - «Буду плакать!» - с готовностью ответила она. - «А если (я назвал одну из двоюродных сестер своих) умрет?» - «Буду петь и плясать!» - (Этим сведениям, скорее, место в главе по родне, но я не снизошел до нее /главы? родни? после перенесу, если/)... Дед с отцовой стороны, судя по некоторым фрагментам, дошедшим до меня, тоже был феодален, со свойственным этому кругу людей понятиями чести. Не буду гадать на жидкой кофейной гуще. Заканчивая поколенчатую тематику, с сожалением отмечу, что с дедами обосторонними мне не столь подвезло, а им - со мною, коль скоро я их не застал в живых вовсе... Се - родственники; что до игрушек, то - продолжаю...