Где валит снег на острова сереющих дубовых просек,
Где валит с ног гудящий Эвр, и нерв торчит из рукава,
Окоченев. Мои слова клубятся, образуя прозу,
Рисуя в синеве окна светящийся полуовал.
Клубятся линии, чертеж сродни скелету бронтозавра,
Сродни крюкам, продетым сквозь противотанковую вязь.
Мой собственный ночной кошмар прощается со мной до завтра,
И я встаю, и продолжаю жить, смеясь:
Гадать на гуще, греть гостей питьем в обыкновенных чашках,
Копить гуашь, любить гашиш, смущать девиц размахом крыл,
Но стоит ночи наступить – я вижу ветренную чащу,
Из коей целятся в меня глаза глубоководных рыб.
Горбы оголодавших жаб, тела головоногих чудищ
Цепляются за рукава, въедаются в чертежный лист.
Я пил шершавый валидол, я обращался ко врачу,
Ходил по крышам, крал белье, курил, молился, -
Не помогло. Скрипит перо, деревья вторят, крепнет ветер,
Строка сменяется строкой, и мне не выбраться из круга.
Пургой сменяется пурга, мой сон и я творим друг друга.
Меня творит мой худший сон – все дело в этом.