Париж полон тайн, – как грядущего сон,
но Матерь Парижская, глядя с высот,
грозила проказникам пальцем.
Безбожников кровь там лилась как вино…
безбожников город когда- то давно
был грязен, Лютецией звался.
В том месте, где давеча был мезозой,
прошлась Эсмеральда с послушной козой,
а сверху шипели химеры.
Цыганка она, – не арийских кровей,
(как Божия Матерь) – и тёмен навет…
как будто колдунья без веры.
Кто женского полу, – та в церкви сиди!
Но своды собора сулят впереди
восторг революций пьянящих.
Храм новый возвысился – Лё Бон Марше,
религия моды – пригрелась в душе.
Её исповедовать слаще…
Парижская Божия Матерь, смотри:
ещё утешает Нотр-Дам де Пари
всех тех, кто покинут и жалок.
В прекрасом спектакле прекрасен антракт,
блестит под стеклом безделушек гора,
мир моды влечёт прихожанок.
В Париже не стало затворниц и дур.
Перчатки и шляпки, шелка и гипюр
сбываются – в универмаге.
Не холод церковный, не лёд похорон –
помада и пудра, флакон и шиньон
ума придают и отваги.
Становятся будни пестрей и живей,
и полнится город отрядами швей,
сиротки идут в продавщицы.
Не каркают чёрные вороны с крыш,
красавиц своих привечает Париж,
любая в богини годится.