«Библиотека», написано на одном из зданий. Надо бы поискать «Аптеку» и «Интим-магазин», возможно, не очень-то я и нагрешила, чтобы очутиться вдали от цивилизации, на чугунной сковородке. Но иные заведения при первом рассмотрении найдены не были, и посему я смело, полагая, что всё здесь моё, вошла в скрипучую дверь, за которой должны храниться книги. Туманы вползли следом. Да ладно, жалко что ли, ползайте где хотите, лишь бы не кусались. А они и не кусались. Они изображали гольфы, не залезая выше моих колен. Кляксы плесени на стенах - странно, но они вызывали ощущение уюта. Замкнутости. Проникновения туда, куда никто, кроме меня и Димки в полумертвом сердце, больше не могут проникнуть. Я шла и шла по лесенке наверх, пока она не закончилась и не началась пустая комната, даже зала, огромная, акустическая, отбивающая мое дыхание по углам. Один стол. Выше моих колен, поэтому отчетливо видимый. Ветхий, как и пол, как и стены, как и потолок – престарелый юнец с паутинными усиками на прыщавой, засаленной коже.
На столе – массивная книга в картонном переплете. Пахнет пылью и свежестью из разбитых окон. Открываю книгу, она как будто просит ее открыть. Светится и зовет. Вместо первой страницы- ниша внутрь книги, пустая, довольно глубокая. А вместо второй -- дисплей. Как компьютерный монитор. Он смотрится совершенно нереально в обрамлении заплесневелого картона обложки, в этих обветренных нежилых стенах. Ярко-голубой, монитор помигивает, и вдруг появляются буквы:
«Хочешь вернуться обратно? Будешь с ним».
С ним это с Димкой, мне объяснять не нужно.
-- Пожалуй. – Отвечаю я вслух, и удивляюсь тому, что могу говорить. Давно этого не делала. Мой голос ударяется о противоположную стену и мгновенно размножается в несколько эх.
Книга пишет:
«Отдай мне линию своей руки».
Я смотрю на левую ладонь.
«Не этой, другой руки» – реагирует Книга. Возле последнего слова дрожит энергичный курсор. Буковки белые, большие, разборчивые. Невольно вспоминаю старые компы. Слова на ультрамариновом фоне. Из иной, до-Димы-жизни.
Теперь я смотрю на правую руку. Мне терять нечего, я уже умерла. И всё же я спрашиваю:
-- Зачем тебе?
«Я маленький грудной город. Я питаюсь молоком. Он под твоими коленями. Эти туманы - линии Вернувшихся»
Туманные черви вздымаются и глядят на меня черными бусинками. Всё-таки это были не листья. Самые настоящие глаза. А туманы возвращаются назад к коленям, и там колышутся.
--Я не хочу. Можно, я останусь?
«Здесь ты умрешь. И попадешь в Ад».
-- А тут не ад разве?
«Нет. Это просто твоя фантазия, которая тебя убьет, если ты не отдашь мне линию. Ты спишь в парке. Но можешь не проснуться никогда».
Внезапно мне становится всё равно. Диму я уже потеряла.
-- Бери.
«Какую? Можно отдать линию Жизни, Головы и Сердца».
-- Книжка-хиромант – думаю вслух я -- какую тебе? Мне без разницы.
«Выбрать надо самому».
Это судьба, внезапно осеняет меня. Конец моим мучениям. И я словно вижу маленького, жалкого Диму, задыхающегося внутри моего огромного красного сердца:
-- Забирай линию сердца, -- говорю я. И храбро протягиваю руку .
А потом понимаю, что корень линии на ладони - находился на самом деле - в горле. Там начинает ужасно колоть и резать, словно оттуда, из горла, вырывают поспевшую морковку. Ниточка линии сердца соскакивает с ладони так, как будто она никогда не являлась частью моего тела, а прилипла когда-то, во время шитья, а теперь я помыла руки, и она отстала. Легла в «коробку» Книги, черненькая, тоненькая, и там что-то заскворчало, забулькало, а потом оттуда вылетел бледный ошмёток тумана и присоединился долгой лентой к своим «братьям», и расползся по всей зале. А на моей ладошке, там, где была Линия сердца, образовалась стойкая, жуткая, заметная пустота. Я машинально посмотрела на левую руку. На ней тоже отсутствовала соответствующая линия.
***
Условно весеннее солнце вновь обожгло глаза, и я их открыла. Малюсенький мальчонка в памперсе и ботинках шагал мимо меня, силясь сохранить шаткое равновесие. За ним шла растолстевшая мамаша (не толстая, а именно разжиревшая от замужества и родов) с навороченной коляской. Я больше не злилась. Я понимала, что малыш – хороший и забавный, а мамаша – растолстевшая и тупая, но не испытывала ни отвращения к матери, ни умиления к ребенку. Я не чувствовала ничего.
Дима позвонил вечером, и затараторил так сумбурно, как может лишь тот, у которого на месте линия сердца:
-- Я сейчас подумал…Ты меня прости… Я скучаю…Встретимся?..
Мы не только встретились, но и поженились. А я не чувствовала - ничего. Мы не только поженились, но и родили – хорошего малыша в памперсе. Он тоже вышагивал по парку, с шатким равновесием и с неизбывным любопытством, обращенным к миру. А я не чувствовала – ничего. Одно раздражение от необходимости менять памперсы и слушать голодные или скучающие детские вопли. Одна необходимость варить обед и смотреть на голодное небо, такое же голодное, как и мой ребенок. Небо и сын хотели от меня чего-то такого, что я категорически не могла им дать. И тогда я купила плотные гардины и наняла круглосуточную няню. Почему я не развелась? Не отдала сына мужу? Линия Головы за счет утраты линии сердца, окрепла, стала четче глубже, и указывала с утроенной силой: надо быть счастливой. То есть так: Благополучной. А Жизнь вторила: Надо, девочка, надо. Я начала носить перчатки. Слишком многие замечали Пустоту и требовали объяснений. Я стала искать в Гугле Линию Скуки. И, не отыскав ее, одной из серых вёсен снова нашла себя возле той самой скамейки. На этот раз на ней было написано неровным шрифтом:
«Вход».
Ничего не изменилось. В моем сквере так же пьянствовали взрослые, учились ходить дети, так же целовались, обнимались и смеялись, как будто я не потеряла сердце.
Я села на скамейку и закрыла глаза. И мы полетели.
***
-- Блядская книга! – кричала я, распахнув ее быстрым, агрессивным движением – Отдай мне мою Линию!
Книга отреагировала спокойно и уравновешенно:
«Только в обмен на другую».
Без ума я буду мучиться не меньше, чем без сердца, подумала я, и посмотрела на линию жизни.
***
Шутка в том, что жизнь отдать нельзя. За жизнью жизнь. За вечностью вечность. Встаньте пораньше, поглядите на поросли утреннего тумана и попытайтесь угадать мою смерть среди других туманных язычков. Этот червячок обязательно подмигнет вам, если вы его мысленно попросите.
***
Здесь у меня есть компьютер, на котором я творю эту рукопись в свое удовольствие. В нем же я увидела Димку и своего сыночка, Илью, трехлетнего, и он спросил:
-- Папа, куда ушла моя мама?
А он ответил:
-- На небо, Илюша. Она тебя видит и никогда тебя не оставит.
И я страдала… Так -- что никогда бы не променяла эту боль на свою никчемную жизнь. Все меня любят, и все мои «деньги», многамнога денег -- у меня на ладони. Теория безотносительности.