Ее ни кто ни куда не звал, потому что не знал ее имени. В сети она была Лилиан. И предпочитала делириум трезвому взгляду. Несколько дней кряду могла разговаривать с богом о его непростой судьбе. Это, если верить графе «о себе». Судя по остальной инфе, была влюблена, никогда и ни где не рождалась, и ни во что не верила. Ее вдохновляли листья осеннего дерева, горящие в октябре. Всем звукам предпочитала вязкую патоку Бэриэла, бристольский саунд, и всевозможный лондонский андеграунд, малоизвестный даже в своей стране, но на ее волне они всегда были в топе чартов. Она никогда не бывала офф. И отказалась от прочих слов, кроме печатных. Писала много невнятных, но все-же стихов, пытаясь в них объяснить себя тому сборищу дураков, что соцсети зовут друзьями, (у нее их, кстати, было не мало) но те отчаянно не понимали, и ставили лайки. Молча. А у нее в стихах многоточия ждали того, кто продолжит строчку, влюбится с полуслова и поставит точку, не раньше второго десятка прожитых вместе. Но все бесполезно. Ее счастье топталось на месте в ритм с ударами клавиш. А время летело. Светлело, темнело, она не спала, и, кажется, вовсе не ела. Странно, что не умерла, и даже не заболела, а просто-напросто поняла в чем дело. Встала, встряхнулась и еле успела на последний автобус до аэропорта. Ее самолет улетел на Майорку, а потом пароход доплыл до Нью-Йорка. К тому времени прошлое окончательно было стерто нажатием клавиши «дел». У нее больше не было тысяч друзей, фиктивной влюбленности, а так же кокетливой склонности к помпезным псевдо-нимо-фамилиям. Она снова была просто Лилией, и больше, чем что бы ее любили, хотела сама любить. Лиля. В который раз. Начинала. Жить.