И моя ли вина, что она влюбилась в этот образ — сильной и дерзкой вамп? Ну и что я могу-то, скажи на милость, предложить ей, кроме кричащих рамп и излишней сцены? Кусая руки, флиртовать зачем-то и говорить о смысле жизни, об этом звуке, что неслышим ухом. Как будто нить — и висит же вроде, но между блеска, шика, роскоши, суеты как-то приглушается очень резкость и вообще… давай перейдем на ты? Оболочка радужная — цвета виски, а он-то ведь в радуге и отсутствует. Не знаю: уходить ли мне по-английски или продолжать тут своё присутствие? Здесь её глаза — ну вот точно дуло, словно разыгравшаяся весна, а молчание так уже натянулось, что чуть-чуть — и лопнет. Считай, струна! Но ведь выпускает слова, как пули, вертикально целясь — и в полный рост. «Кто там тебя по утрам целует? И варит кофе, и жарит тост? Знаешь, я же точно могла бы лучше. Ты подумай. Мало ли чем там чёрт шутит или не шутит. Случай может стать судьбой. Открываем счёт? Ну а вдруг нам с тобой по пути, весёлым и таким безбашенным?» В пол лица сияет улыбка. Такой бесёнок да еще и с повадками сорванца! Я всегда говорила: вот эти танцы — танго особенно — мощной силы. Я могла бы даже сейчас поддаться — неистово, резко, красиво, страстно. Но все-таки намертво и счастливая: остепенилась — прошита нежностью. Глаза вспоминаются и движения такие родные — до неизбежности. Значит ждет эту девочку поражение. Вот сидим мы в кафе на краю дивана, она смотрит, руки сжимая скованно.. И когда я ей говорю о главном — о той самой единственной, небом данной, — она даже во мне немного разочарована. И слава Богу!