Мы, вольная ватага, нанятая здешним князем, сегодня гуляем. А значит, на время уймёмся - всего лишь до утра, под лавками и столами трапезной. Утром мои люди поднимутся похмельными и хмурыми, но все до одного живые и при деньгах. И бедняга Гаспар, у которого секирой отняло руку, сидит со всеми, ни о чем ещё не жалея. Ремешок-венчик, что смиряет длинные космы, съехал чуть не на нос, глаза горят как у лесного беса. Попробуй-ка назвать Гаспара калекой! Да что там однорукий, веселья через край у каждого. Кто не был с нами долгих два полнолуния, пока мы вели извечную человеческую войну с лесными великанами, сегодня пусть угощается тоже. Наши сердца огрубели, лица с трудом складываются в улыбки, но душа каждого кричит и рвётся, тоскуя смертельно и требуя только доброты и тепла. Очень уж тяжко было в лесу... - Гертруда! - Эй, привет, девчонка! - Иди к нам, маленькая! Мигом сметена со стола вся посуда, и княжеская дочь, пятилетняя егоза, уже выстукивает башмачками по дубовым плахам весёлый танец. Потешно выделывает кренделя и выкрутасы, а бородатые, чумазые ватажники хохочут и плачут, грохоча сапожищами. Потом наперебой обещают девочке принести ближе к ночи луну и пяток звёздочек. И принесут ведь, с них станется! Говорят, что мы, лесорубы, люди совсем потерянные...