«Лет тринадцать в посёлке я не был!
Взором мысленным вижу: сижу
На коньке. Дом отца. Ветер в небе
По-над речкой сплавляет баржу.
След кровавый на западе тает.
Луч Венеры вот-вот и сверкнёт.
Мама-Шура с крыльца зазывает:
Скоро ужин на стол развернёт.Омулёк с черемшою – вот радость,
Да картошки отваренной бок,
Да отец, китель сняв, сядет рядом —
Длись священный ребячий восторг!Как ты, мачеха-мама? Здорова?
Заблудилось твоё письмецо…
Помню нашу Пеструху, корову,
Да лепёх тёплых запах в лицо…
Помню рыжие пятна, нос влажный,
Чуть шершавый, но нежный язык,
Вымя, доенное не однажды…
Жаль, от тюри молочной отвык!
Вымирает байкальский посёлок,
В городах друг на друге сидят…
Аромата черёмухи всполох,
Вместе с детством ты канул в закат!»
По-над речкой бревенчатый домик.
В нём отец с мамой Шурой живёт.
Да корова Пеструха в истоме
Неизменную жвачку жуёт.
Ветер в небе без отдыха дует.
Как обычно, сплавляет баржу.
Я без дела сижу обалдуем,
С нетерпением жду куражу.
Взором мысленным лезу на крышу.
Лет тринадцать не лазил, поди.
Может быть, мне подняться повыше,
Посмотреть, что же там, впереди?
След кровавый на западе тает,
В нос шибает коровий помёт.
Неспроста это всё. Люди бают,
Что Венера вот-вот и сверкнет.
Вымрет скоро байкальский посёлок.
За удобствами в город бегут.
Говорят, там имеются школы,
А в иных городах – институт.
Впрочем, есть развлеченья покраше.
Что на ужин? Картофельный бок,
Фаршированный гречневой кашей,
Да с колбОй отварной омулёк!
А потом заберусь на лежанку.
И, уставив глаза в потолок,
Душу выверну всю наизнанку,
Но создам свой нетленный стишок!