Я приезжаю сюда уже лет двадцать. Пару раз в год. Обязательно зимой, когда ветры сдувают мокрое небо на скалистые утёсы и в бархатный сезон к уже прохладному, но ещё спокойному морю. Здесь, я познакомился с Марко, и несколько лет, с трёх до полуночи, в неизменном синем фартуке и алой рубахе, он услужливо останавливался рядом и спрашивал: — Чего изволите? До того как он исчез, я узнал о нём немного. Он жил в местечке, которое утопало в плодовых деревьях на высокогорной равнине, носил обручальное кольцо, а его седовласого отца люди уважали за прямоту суждений. Марко сервировал столы с дотошным однообразием. Ровно по центру белая прямоугольная салфетка, в её правом верхнем углу чёрная пепельница и в ней сахарница. Он хорошо знал своих посетителей и был отменным рассказчиком. От него я узнал о пьяном судье, решавшем дела за рюмкой ракии; домовладельце, много лет воровавшем на пляжах и нищем, который не начинал свой день без чашки кофе через соломинку. Так сложилось, что мы столкнулись в его городе. Он обрадовался мне и повёл пробовать штрудель, приготовленный его бабушкой. Марко упорно твердил об особом сорте яблок и ореховом соусе, обязательно отстоявшем положенные сутки, прежде чем быть завернутым в трубочку из домашнего теста. После, мы гуляли безлюдным парком и вышли к ограде монастыря. Я ушёл поставить свечи, а он остался у ворот. По дороге на станцию, мы шли старой липовой аллеей. Марко смеялся, говорил о помутнении рассудка, цветущих липах и каком — то сербском профессоре, который доказал их взаимосвязь. Когда я садился в автобус, он пожал мне руку и сказал: - Увидимся. Прошло несколько месяцев и я снова пришёл в кафе, но Марко там не было. Люди сказали, что осенью в уличной перестрелке был убит его отец. Потом был суд. Свидетели ничего не видели, убийцу оправдали, а через день, тот уехал из страны. Вскоре после этого исчез и Марко. Я пытался узнать что — нибудь ещё, но никто толком ничего не знал или не говорил. Все последующие годы, я так и ходил в это кафе, потягивал кофе, глазел на прибрежные острова, нарушенную геометрию пепельниц и вспоминал липы. А вчера, я снова услышал знакомое: — Чего изволите? Он почти не изменился, может только загар стал крепче и на пальце не стало обручального кольца. Я ничего не спрашивал, а он не рассказывал, только из под рукава алой рубахи на мгновенье выглянула татуировка: Око за Око… и готов биться об заклад, что раньше её там не было.