Я влюблялась в поэтов, а после — марала бумагу,
Сочиняла судьбу — для себя (никогда — для других),
Научилась не лгать и сумела забыть эту мантру
На чужом языке — liebedichliebedichliebedich.
Я пророчила в песнях, а после — сама проверяла,
Где есть истина (в споре, конечно, но чаще — в вине),
Головой пробивала преграды — но было ей мало!
Вот тогда был вторично придуман злосчастный Верлен —
Только прóклятым быть ему некем, ведь я не позволю —
Непотребная девка — не только в стихах — и в душе!
Мне и прóклятой быть, и проклятой, ведь вольному воля,
Ведь меня не вернуть — я ушла. Я не буду, mon chér,
Ничего объяснять. Будет столько ещё нелюбимых,
Что нелюбящих смысла однажды не станет считать.
Я в одном виновата — я быть не смогла херувимом
(впрочем, так и осталась —
не друг,
не жена
и не мать.
Я забыла о смерти — придумала несколько жизней.
Не учла одного: я в плену находилась у книг,
А они не вернули мне имя, эпоху, Отчизну
(впрочем, я ведь и это брала не одназды у них):
Я знакома и с шизофренией, и с орденом Храма...
Понимаю: такую любить — как идти на костёр.
Но клянусь : не пойдёшь — не оставил мне новых ты шрамов,
А которые были...забудь. Сам когда-то их стёр.