Ремесло воровское. Хорошая-крестик-новость
слэш-плохая новость. Покрашенный белым волос.
Полутрение о патроны (и каждый - холост).
На холстине дэ-эров всё больше туманных плям...
И всё больше пляшут руки, когда - как пламя -
мы воруем жизнь, мы роемся в птичьем хламе
чердака богов неопрятных, что там, над нами,
зажимают жизнь, как "горничку", по углам...
Вот и то, что мы спионерили - это контур,
черновик, загорелый в печке Яги голодной.
Мы тасуем его, как фатум - крови колоду,
и не знаем, куда податься, когда зовут -
выкупать невест - от Арктики - до Варшавы?
По неглаженным кошкам плавать, как свет шершавый?
На колёса воздуха броситься сворой шавок?
Или выпасть из воздуха, словно молочный зуб?
Соловеять ли, выть - от потерь, глухоты, базаров
человечинки? Смеяться ли: "Ну, нездары..."?
Или просто небо красить в тоску и старость,
если небо не вырвется и не утащит в суп -
из зверистых трав - зверобоя, ромашки, лапок
цыганчат, хлопьев ржавых лав на хребтинах лавок,
из песчаных бурь и хвойных пахучих лямок,
что с безумных туч соскользнули - ловите, мол!
Да несите их - сквозь сны и черновековье,
на своих плечишках тонких, черновиковых,
на каёмках контура красной сопливой крови и
шелестящего фантика для карамельки "Боль"...
... мелко-мелко, шажочками, меньше, чем шаг дождинки,
тихо-тихо, тише, чем снег любит тельце льдинки,
мы крадёмся - как гномики - в мультиках - к гильотинке
"Контур жизни", а там уже - с неба - лети-лети... -
сквозь прозрачные знаки Каинов, сквозь все шрамы
пуповины земли, сквозь желания по рекламам,
сквозь седые перья аистов, сквозь пижаму
облаков, облетая дом, где живёт латынь...