Горят поля поп-корна и шелка.
И конные бегут, иконы пряча
в копыта, - по себе же...
Пеликан
надменный - ад - глотает мир, горячий -
что пирожок, забытый на бедре
олив, топлённых дорогим железом...
Горит синичный перьевой берет
над полем-морем-пустошливым лесом,
над лезвиями искажённых ртов,
над ампулами сломанных хребтинок...
И горизонт - как виноград - бордов
до чёрного,
и брошенный ботинок
на нём цветёт, как пятна - на луне...
Пристёгнута к кошмарам. Словно к креслу
авто - ремнём.
И ночи - всё длинней.
И всё длиннее узкие порезы
на бурьяне в башке для мыльных снов
и пузырьковых радуг у ресничек
барашков, что сопят на сто носов -
уютно,
колыбельно,
когда спички
и вата (куклы -облака) сопят,
совсем как ты, и верится в их плотскость...
И в мир, который, словно зуб, щербат,
ты каждый день по коридору солнца
проходишь, не умея отличить,
где сны-не-сны-уже-не-сны...
Ты - сон свой!
... наворожи мне рай и дай ключи,
чтобы - в те сны (и пусть потом горчит!),
где я - свой сон, нетронутый, как остров...