Вернулся прекрасной тенью. Разорванная одежда. Блестят красноватые брызги — в росе лепестки анемонов. Настоями трав, словами, отваром густой надежды поила, но было мало, и только туманился сонно взгляд. И тихонько бредил, и улыбался грезам, не отвечал на ласки, на быстрый пушистый шепот ресниц. Бесполезна нежность. Ты появилась поздно. Из темных глубин Аида он прежним не вышел, чтобы над солнечной ясной печалью, над синей тоской отверстой, над бездной любви, всех выше, над радостным океаном пронизанный солнцем ветер весенний — теперь бессмертен — вернулся прозрачной жизнью, таинственной и желанной. Травой, пробивающей землю, прохладой набухших почек, лопнувших поцелуем, одевших леса туманом зеленоватого шелка. И одного лишь хочешь, и одного лишь ищешь, влюбленная и живая — поговори со мною, мой ненаглядный пленник! — теплой касаясь кожи, невидящий взор глотая, устами к устам прижавшись, пить воду его откровений.